Робеспьер. Портрет на фоне гильотины - Филипп Бурден

они решили, пройдя через раздоры между собой и через принуждение к молчанию «демократов», или антифедералистов, согласиться на разрыв между двумя структурами. Общество – порочная совокупность, не подлежащая реформированию снизу доверху, и лучше позволить ему и дальше существовать в либеральной конкуренции, ибо из частных пороков должно родиться общее процветание, как следует из принципа Мандевиля, как будто олицетворяемому судовладельцами, негоциантами и деловыми людьми Бостона и Нью-Йорка. При этом необходимо, чтобы республиканские институты были защищены от этого общества, пребывающего в состоянии экономической гражданской квазивойны, и действовали автономно. По той же логике требуется, чтобы общество и все его члены, свободные от любой инициативы, были защищены законом, никак не нарушающим социальную динамику яростной гонки за накопление собственности и богатства. Наконец, сами республиканские институты должны быть не разграничены, а поделены – ключевой нюанс – между тремя властями, погруженными в игру со своими противовесами, позволяющую каждой из них относительно автономно функционировать в законодательной, юридической и исполнительной областях при сохранении части контроля за двумя другими [2]. Такова матрица Американской республики, родившаяся в 1789 году и действующая до сих пор, хотя нельзя забывать, что изначально это была сугубо рабовладельческая республика, эксплуатировавшая африканцев и проводившая жестокий этноцид индейцев. Это не называется Террором. Но если одно человеческое существо равно другому, то образование Американской республики и ее конвульсии до самой Гражданской войны 1861–1865 годов потребовали высокой цены в человеческих жизнях, вполне сопоставимой с трудными родами Республики во Франции, доказывая сложность изобретения по обе стороны Атлантики республиканской модели, способной реально умиротворить весь «полис»…

Все эти аспекты функционирования Республики полностью противоположны мысли Робеспьера и тому, чего он глубоко желал: фундаменту его построений, сердцевине его убеждений, центру его республиканской веры – тройному двигателю его последовательной, не ведающей сожалений, обдуманной деятельности от процесса Людовика XVI до процесса дантонистов, которая представляет собой неутомимую борьбу с фракциями, понимаемыми им как угроза самому существованию Республики.

Робеспьер наводит порядок в Конвенте

Робеспьер намерен действовать в три этапа, хотя – вряд ли нужно об этом напоминать – не все до такой степени спланировано. Как и весь его политический класс, Неподкупный страдает от превратностей и плотности событий, не подлежащих контролю, тем более что у войны свой захлебывающийся календарь, будь то гражданская или внешняя война, вместе поджигающие Францию и Европу и заливающие их кровью.

Самый длительный акт пьесы – первый. Он тянется с ноября 1792 по июнь 1793 года и фатально завершается в конце октября для 21 депутата-жирондиста, гильотинированного на площади Революции. 11 долгих месяцев… Следует подчеркнуть, что жирондисты – сложные противники и что Робеспьер не может полностью задействовать для своего «полиса» полицейский и юридический аппарат. Можно кратко напомнить несколько вех этой смертельной борьбы между республиканцами-жирондистами и республиканцами-монтаньярами. С ноября 1792 года определился антагонизм между депутатами-монтаньярами, выступающими за продолжение войны и за прекращение непрерывных нападений на парижан, виновных в сентябрьских убийствах, в момент гибели тысяч молодых французов на границе. 6 ноября Робеспьер открывает дебаты, ставя вопрос: «Граждане, вы хотите революции без революции?» Так завязывается борьба. Процесс короля после сентябрьских убийств представляет собой второй этап противостояния. Он позволяет разоблачить жирондистов, подстрекавших, по его словам, к смуте в провинции с требованием суда над королем в первичных собраниях. Вопреки распространенному мнению, судьба Людовика XVI не была заранее предрешена, и смертный приговор и казнь без права на апелляцию и на отсрочку стали большой политической победой Робеспьера и монтаньяров. Это поворотный момент, отныне Робеспьер знает, что может рассчитывать на большинство в Конвенте. Другое поражение жирондистов вырисовывается в марте-апреле, после поражения у Неервиндена 18 марта и измены Дюмурье, военачальника, на которого они возлагали все свои надежды. После этого доверие к ним падает, начинается борьба за лишение их полномочий. 3 апреля Робеспьер перечисляет якобинцам основы будущей борьбы и требует мер общественного спасения и предъявления обвинения тем, кого считает сообщниками Дюмурье, в том числе Бриссо, неспособному отвергнуть эти обвинения. 10 апреля он бросает обвинение всей партии Жиронды в Конвенте. Ему силится ответить Верньо, но он не обладает доказательной силой своего противника, хуже того, позволяет причислить себя к «умеренным», что является грубой политической ошибкой. Неумение Жиронды погасить выступления в нескольких западных департаментах и начавшиеся в марте беспорядки в Лионе определяют ее судьбу. В Париже неуклюжая попытка разделаться с Маратом и Коммуной изолирует депутатов Жиронды. 26 мая, оправившись от очередного приступа своего недуга, Робеспьер призывает жителей столицы к восстанию. Логика свержения противостоящей ему партии запускается событиями 31 мая и 2 июня, приводящими к постановлениям о предъявлении обвинения, а затем об аресте 29 депутатов, означающем окончательную победу Робеспьера и его сторонников над Жирондой, подтвержденную постановлениями об аресте и об объявлении вне закона от 8 и 28 июля. 3 июня он утверждает: «Нам нужно завладеть комитетами и ночами трудиться над хорошими законами». Робеспьер вынужден действовать совместно с народными силами, чья радикальнейшая социальная программа, однако, несет риск ослабления военного натиска, имеющего для Неподкупного первостепенное значение. В этот момент Робеспьер превращается в государственного деятеля, реально контролирующего самые ответственные посты: 26 июля он становится членом Комитета общественного спасения, которым остается вплоть до смерти ровно через год. С 12 августа он – временный президент Якобин-ского клуба; 22 августа становится на время председателем Конвента. Летом 1793 года он уже не просто теоретик: до начала сентября он руководит судьбой новорожденной Республики с самых ее вершин.

Трагическим летом 1793 года складывается соотношение политических сил, которое Робеспьер пытается контролировать, понося во имя единства речи «бешеных», но соглашаясь в начале сентября на чрезвычайные социальные и полицейские меры, чтобы понравиться самым боевитым парижским секциям. В этой перспективе следует понимать закон о подозрительных от 17 сентября и вместе с ним реформу Революционного трибунала, позволяющую открыть сезон политических процессов, призванных показать мобилизующимся парижским секциям волю Комитета общественного спасения подавить общих врагов, контролируя при этом размах репрессий. Фактически – и это надо подчеркнуть – в столице во время Террора обходится без народных побоищ и восстаний. За это приходится платить организацией публичных судебных процессов, польза и тактическая эффективность которых зависит не столько от судьбы самых известных обвиняемых, определенной заранее, сколько от запечатления катарсиса и народного единства, к которому должны привести в столице эти казни. 21 жирондист, мадам Ролан, Олимпия де Гуж, сама Мария-Антуанетта, опасность политики которой уже сошла на нет к моменту вынесения ей смертного приговора‚ – участь их всех символизирует коллективную политическую стратегию с участием Робеспьера. Психологическое влияние этих решений было велико: восставшей Франции и объединившейся Европе показали решимость членов Конвента в разгар войны, и тем острее это ощущается как часть черной легенды, переписанной в мирное время в тиши библиотек.

После сокрушения жирондистского врага, усмирения народа и принуждения к молчанию женщин декретом от 30 октября, запретившим их собрания, на политическом горизонте всплывают еще две угрозы. Второй акт, более короткий, но не менее драматичный, разворачивается в ноябре 1793 – апреле 1794 года. По проверенной стратегии разоблачается очередной заговор. «Наказание ста малоизвестных виновных не так полезно для свободы, как казнь главы заговора», – утверждает Робеспьер, приверженный показательным карам, а не слепым репрессиям, и отказывающийся от продолжения антижирондистских акций. Он санкционирует арест 73 депута- тов для их охраны и блокирует все поползновения организовать процесс над ними. Но при этом он решает ударить по двум другим группировкам, которым всячески противится: по «снисходительным»-дантонистам и по «фанатикам»-эбертистам. Сформулировав и объяснив вместе с Бийо-Варенном и Сен-Жюстом смысл революционного правительства, Робеспьер решается атаковать тех, кто позорит Республику, бравируя своей безнравственностью в частной жизни и жаждой обогащения в момент, когда от всех требуется экономия и самопожертвование. Фабр д’Эглантин, Бурдон из Уазы и высящийся над ними Дантон обвиняются в махинациях в связи с ликвидацией Ост-Индской компании и в спекуляции ценными бумагами во фримере и нивозе (ноябре–декабре). Заодно Робеспьер готов пожертвовать даже своим другом Камилем Демуленом, требовавшим в семи номерах своей газеты Le Vieux Cordelier[34], вышедших с 5 по 30 декабря, помилования многих приговоренных из-за политической нецелесообразности стольких казней. Робеспьер отвергает всякую дискуссию и затыкает ему рот в Якобинском клубе 18 нивоза II года (7 января 1794), уверенный, что другом вертит Дантон, желающий мира с англичанами, худшими врагами