Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

город»] – второй залп битвы. То, что я считал наивным и простым, оказалось старым и злым, как ад; в нас бродит дух мирового зла, со всей изощренностью сатаны. Жадность, жадность, жадность – преднамеренная, хитрая, мотивированная – прикрывается общественными объединениями для улучшения жизни города. Отвратительное зрелище, когда тысячи трудолюбивых и опытных адвокатов, занятых взаимным и систематическим выполнением своей профессии, солят свои редакционные статьи, проповеди и рекламные объявления религиозными и философскими банальностями доктора Фрэнка Крейна, [Доктор Фрэнк Крейн (1861-1920), методистский священник, чьи благочестивые и банальные эссе печатались в газетах в 1920-х годах] Эдгара А. Госта [Эдгар А. Гост (1881-1959), американский писатель сентиментального стиха английского происхождения. Его народные, морализаторские стихотворения широко распространялись и были чрезвычайно популярны в Соединенных Штатах] и «Американского журнала» [Издательство «Экроуэлл», Спрингфилд, Огайо]. Эталонами национального величия являются Генри Форд, который сделал автомобили достаточно дешевыми для всех нас, и деньги, деньги, деньги!!! И Томас А. Эдисон, подаривший нам телесную легкость и комфорт. Процветают плуты, жадины и свинопасы. Есть три способа, и только три, добиться отличия: (1) деньги, (2) больше денег, (3) много денег. И способ их получения не имеет значения.

Среди молодых людей здесь есть один, который две трети своего времени проводит в аптеке, и он смело, как бы хвастаясь, заявляет, что собирается «жениться на деньгах». Отец этого мальчика… честный, трудолюбивый, прямолинейный человек, который каждое утро идет на работу с жестяной тарелкой, покачивающейся в его руке. А мальчик в это время разъезжает по улицам города в погоне за своими амбициями на шикарном спидстере, который он выкупил у этих трудолюбивых людей… Другой парень, из хорошей, но обычной семьи, который несколько месяцев назад с презрением или безразличием отвергал все свои ухаживания, имеет неограниченное количество денег и на часть из них купил дорогой родстер, как глупый парень. Теперь они слетаются к нему, как мухи, и питаются его щедротами.

Это лишь мелкие и ничтожные вещи, которые я мог бы множить до бесконечности. Но что делать с более темными и мерзкими вещами? Как быть со старой похотью и старческим разложением, которые облекают себя в респектабельность и ползут на кошачьих лапах по запятнанным порталам своего собственного греха? Что делать с вещами, которые мы знаем, и которые знают все, и на которые мы подмигиваем, делая мораль, о которой мы твердим, благоразумной? Уверяю вас, я не бесплоден в иллюстрациях такого рода. Эмоции, которые я испытываю, – это отвращение, а не возмущение. Моральная нечистоплотность на физическом уровне не вызывает у меня глубокой обиды – возможно, мне было бы жаль признаться в этом, – но мое отношение к жизни стало, так или иначе, настороженным, поддерживающим и никогда не теряющим интереса, но очень редко шокированным или удивленным тем, что делают люди. Человеческая природа способна на бесконечное разнообразие вещей. Давайте осознаем это как можно раньше и избавим себя от проблем и детского оцепенения в дальнейшем. Я слишком сильно хочу быть художником, чтобы начать «играть в жизнь» сейчас и видеть ее сквозь розовую или винную дымку. В самом деле, я настолько аморален, что меня не очень волнует, как ведет себя животное, пока оно следит за своим поведением в пределах своего луга. Великие люди эпохи Возрождения, как в Италии, так и в Англии, кажутся мне удивительной смесью Бога и зверя. Но «в те дни в мире были гиганты», и время их простит. Какое значение имеют их пороки сейчас? Они оставили нам Мону Лизу. Но что делать с этой тусклой дрянью, которая оставляет нам лишь горечь и посредственность? Пусть свиньи…

[часть письма отсутствует]

Полагаю, алармист имеет в виду, что придет время, когда сила нашей национальной жизни увянет и придет в упадок, подобно тому как все предыдущие национальные жизни отслужили свой срок, увяли, пришли в упадок и ушли в прошлое. Но что в этом может удивить или встревожить нас? Конечно, у нации не больше оснований ожидать нетленности, чем у отдельного человека. И отнюдь не очевидно, что долгая жизнь, будь то человек или нация, является лучшей. [Написано на левом поле рядом с этим рукой миссис Робертс: «Это американская жизнь»] Возможно, наши притязания на славу, когда наша страница будет вписана в мировую историю, будут основываться на каком-то достижении, подобном этому: «Американцы были мощными организаторами и обладали большим талантом к практическим научным достижениям. Они добились огромных успехов в области здравоохранения и увеличили среднюю продолжительность человеческой жизни на двенадцать лет. Их города, хотя и чрезвычайно уродливые, были образцами санитарии; их нация в конце концов была погружена в воду и уничтожена под пагубной и сентиментальной политической теорией человеческого равенства».

Я не говорю, что это совершенно низменное, подлое или никчемное дело. Это будет очень большое достижение, но в нем не осталось места для поэтов. А когда умирают поэты, смерть нации обеспечена.

Что ж, я вернулся ко всему этому в полночь. Огонь в очаге догорел до теплых угольков. Ночью ревет ветер, улицы пусты, и мои «осенние листья» уже падают на крышу сухим, неопределенным дождем. В воздухе витает запах смерти…

[на этом письмо обрывается]

По воспоминаниям Уильяма Э. Харриса, который в это время был членом «Мастерской 47», Вулф представил профессору Бейкеру первые акты шести разных пьес в начале осени 1922 года, прежде чем приступил к работе над «Ниггертауном» (который в итоге стал «Добро пожаловать в наш город»). Пьеса, о которой идет речь в следующем письме, вероятно, одна из этих шести. Фрагменты пьесы, найденные среди бумаг Вулфа, касаются героя по имени Юджин Рамзсей, чья жажда знаний очень похожа на жажду самого Вулфа, и профессора по имени Уилсон или Уэлдон, который несколько напоминает Горация Уильямса.

Джорджу Пирсу Бейкеру [*]

[ Кембридж, Массачусетс]

[Сентябрь или октябрь 1922 года (?)]

Дорогой профессор Бейкер!

Прилагаю к сему первый акт пьесы (всего их три), а два других даю в кратком пересказе. Я настолько потерял в себе уверенность, настолько обуреваем сомнениями и дурными предчувствиями, что сначала хотел бы узнать Ваше мнение и только после этого продолжать.

Это моя первая попытка написать так называемую проблемную пьесу. В ней пойдет речь об общечеловеческих духовных проблемах, а не о вопросах социальных и экономических, которые меня мало интересуют. Я буду говорить о том, что вижу и понимаю, и мне будет очень жаль, если язык пьесы покажется усложненным и непонятным. Но если все вокруг нас подвержено по постоянному изменению, где же отыскать твердый, постоянный, неизменный принцип бытия? Иначе