Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский

этнограф, ученик А. А. Шахматова, внимательно вслушивался в местные говоры, отмечая особенности речи амурских жителей. В его официальном отчете упоминается о «специальном очерке», посвященном языку амурских казаков-переселенцев. Очерк был задуман и предполагался к печати, однако не осуществился[39].

В добавление к печатному отчету М. К., обращаясь непосредственно к А. А. Шахматову, сообщал:

1. …собранные мною материалы по народной словесности и диалектологии я предполагаю использовать следующим образом:

2. Составить диалект<ологический> очерк говора старожильческого казачьего населения Амурск<ой> области,

Составить словарь говора, который предполагаю сравнить с академич<еским> словарем и словарями северных губерний,

3. Приготовить к печати записанные мной песенные тексты, предпослав им очерк современного состояния песенной и обрядной традиции в казачьих селах Амурск<ой> области. Записанные мною варианты будут сличены с аналогичными сибирскими записями Богороза, Костюриной, Макаренко и др., а также и с великорусскими записями[40], и, наконец,

в 4‑х, если позволит количество и качество материала, попытаюсь проследить развитие песенного творчества в Сибири, проследить как бы историю песенного пути, выяснить вопрос о существовании и устойчивости историко-эпической традиции в Сибири и т<ому> п<одобный> ряд связанных с этим вопросов[41].

Позднее в «Беседах собирателя» М. К. упоминал про записанный им на Амуре в 1914 г. «интереснейший обряд празднования масленицы. Это обрядовое празднование резко выделялось среди других аналогичных обрядов своим явно кощунственным характером. Оно сопровождается действиями и песнями пародийного значения: пародии на отдельные моменты церковной службы и литургические песнопения»[42].

К сожалению, судьба этой записи, как и большинства материалов, собранных во время обеих Амурских экспедиций, оказалась печальной; реализовать из намеченного удалось лишь малую часть, отразившуюся в статье «Амурская частушка» и двух небольших работах[43]. Подавляющее большинство записей погибло. Уезжая в мае 1918 г. из Петрограда в Томск, М. К. поместил их на хранение в сейф Государственного банка, однако вскоре все российские банки были национализированы, и, несмотря на предпринятые позднее усилия, ему так и не удалось отыскать столь ценные для него бумаги.

Менее значительная часть материалов экспедиции 1913 г. оставалась долгое время в архиве ученого. В конце 1938 г. он передал в Фольклорный архив при Фольклорной комиссии Института этнографии[44] сохранившиеся у него отдельные валики с записями экспедиции 1913 г. («заговоры, песни обрядовые и не обрядовые, частушки» (8 единиц хранения)[45]; позднее они поступили в Фонограммархив Пушкинского Дома. «Записи на фонограф, – сообщает С. И. Красноштанов, специально изучавший эти материалы, – сделаны в хуторах Бабстовском, Биджан, Венцелево, Кукелево, станице Екатерино-Никольской. В графе „Содержание записи“ пять раз названо „песня“, далее – „текст шуточной песни“, „Песь <так!> о переселении на Амур“, два раза – „Песня свадебная“, один – „Прибаутки свадебные“, четыре раза – „Рассказ“, затем – „Рассказ об охоте“, „Рассказ о первых днях жизни на Амуре“. В конце стоят – „Причеть“ и „Былина“. Текстов фонограмм нет. Валики законсервированы, и в ближайшее время нет возможности их прослушать»[46].

Более счастливой оказалась судьба диалектологического материала. Картотека, начатая М. К. в 1913–1914 гг., в дальнейшем эпизодически пополнялась. Долгое время она оставалась в его личном архиве, уцелела и в блокаду, а в 1951 г. ученый передал ее в ленинградский Институт языкознания Академии наук (ныне – Институт лингвистических исследований РАН); к тому времени картотека составляла 2200 карточек[47]. Современная исследовательница, отыскивая ее следы, установила, что, «согласно описи, около 2000 карточек с диалектной лексикой, собранной на Амуре М. К. Азадовским, влиты в картотеку „Словаря русских народных говоров“, но они „растворились“ в огромной картотеке, оказавшись на своем алфавитном месте»[48]. Действительно, в первом выпуске «Словаря» в разделе «Источники» указано: «Азадовский М. К. Материалы для словаря говора амурских казаков. 1913–1914. Около 2000 карточек»[49].

Оглядываясь назад, можно утверждать, что работа М. К. по собирательству устной культуры амурских казаков была воистину пионерской. Более поздние попытки местных краеведов повторить маршрут Азадовского и запечатлеть сохранившиеся песни или обряды русского населения Приамурья не могут – даже отдаленно – сравниться с результатами его экспедиций в 1913–1914 гг. Не удивительно: социальная среда, с которой молодой этнограф соприкоснулся в амурских деревнях накануне Первой мировой войны, оказалась в последующие годы размытой и со временем совершенно исчезла или неузнаваемо изменила свой первозданный облик.

Подлинная оценка Амурской экспедиции и того огромного труда, на который ушло в общей сложности несколько лет (сбор материала и последующая его обработка), состоялась лишь спустя десятилетия после смерти ученого. Значение собирательской работы М. К. отметила, например, Г. Г. Ермак в своем обстоятельном историко-этнографическом обзоре[50]. А в частном письме исследовательница подытоживает: «Материалы М. К. Азадовского, собранные в экспедициях по Амуру, уникальны! Они бесценны для исследователей культуры, фольклорного наследия казачества как локальной группы восточнославянского населения Дальнего Востока России»[51].

Другая дальневосточная исследовательница, Л. Е. Фетисова, изучавшая материалы Амурской экспедиции М. К., отложившиеся в Санкт-Петербургском филиале Архива РАН, делает вывод о том, что «именно этот ученый положил начало серьезным исследованиям русского фольклора южной части российского Дальнего Востока»[52].

Две Амурские экспедиции, предпринятые М. К., знаменуют его вступление в русскую науку и успешное начало пути, оказавшегося, однако, иным, чем виделось, вероятно, ему самому в те весенние месяцы 1914 г., когда, вдохновляясь своей благородной научной задачей, он с энтузиазмом передвигался на лошадях по Амурскому краю – от одной казачьей станицы к другой.

Глава VI. «Ближайший друг»

Приезжая в Хабаровск к семье, Марк жил в доме, принадлежащем Вере Николаевне, по адресу Хабаровская ул. (ныне Дзержинского), 55. Круг его общения был достаточно широк. Разглядывая старые хабаровские фотографии той поры, сохранившиеся в архиве М. К., и читая надписи на их обороте, мы видим немало имен и лиц, идентифицировать которые не удается.

Где и при каких обстоятельствах состоялась первая встреча Владимира Клавдиевича с Азадовским? Зимой 1910/11 г. Арсеньев находился в Петербурге и неоднократно выступал в Русском географическом обществе; среди его слушателей мог оказаться и М. К. Кроме того, в залах Русского музея была тогда развернута Общероссийская этнографическая выставка, на которой демонстрировались коллекции Арсеньева и которую посетил Николай II, вступивший в разговор с Арсеньевым (об этой встрече он впоследствии рассказывал М. К.[1]). Весной 1911 г. Арсеньев вернулся в Хабаровск. 31 мая 1911 г. (на другой день после лекции М. К. о Белинском в хабаровском Народном доме) Арсеньев выступал в Общественном собрании с докладом «Желтые в Уссурийском крае»; в заседании принял участие и Н. Л.