За Японию против России. Признания английского советника - Генри Чарльз Сеппинг Райт

но скорострельный огонь пулеметов, установленных под прикрытием в разных местах, не позволил нашим солдатам удержать его за собой. Штурм форта начался вскоре после того, как мы сели между скалами на вершине горы, откуда был хорошо виден Порт-Артур.

С этого места можно было ясно различить общий план кольца фортов, военную дорогу, соединявшую их сзади, также и передвижения русских войск. Насколько я мог судить, движение по дороге было совершенно безопасно, так как японские ядра перелетали через нее. Мой обсервационный пункт был так же удобен, как место третейского судьи на военных маневрах: я мог свободно видеть обе стороны — нападающих и защищавшихся.

Сражение началось самой оглушительной бомбардировкой — число действовавших орудий никак не могло быть менее 500.

В кратких словах положение дела было следующее: первая оборонительная линия и форт «Куропаткин» уже были взяты японцами, которые оттеснили русских за городские укрепления. Настоящая битва была попыткой со стороны японцев прорваться на флангах и захватить остальные укрепления.

Волна сражения перекатывалась справа налево. Белые клубы дыма росли и носились в воздухе, как куски сложенных кружев; от страшных взрывов гранат, начиненных порохом шимозе, казалось, содрогалась земля и поднимались густые облака грязно-черного дыма. В подзорную трубу я увидел спускавшееся на землю снежно-белое облако; на моих глазах оно вдруг разорвалось и, подобно утреннему туману, унеслось к вершинам холмов. Это был дым 11-дюймового орудия. Внезапно огонь японских орудий прекратился. Пехота двинулась на приступ. Я наблюдал неровные ряды, впереди которых был виден человек с очень заметной белой перевязью. Это был, как я потом узнал, генерал Ихинохи. Стена китайских укреплений, казавшаяся непреодолимым препятствием, задержала наступление — атаковавшим пришлось здесь остановиться. Вдруг ужасный взрыв потряс воздух, и когда дым рассеялся, я увидел в стене пролом, через который и ворвались победоносные войска. Сотни маленьких флагов «Банзай» взвились в рядах японцев, сделав их похожими на рощу цветущих деревьев.

Позиция была взята и на этот раз удержана. Еще некоторое время продолжалась отрывочная перестрелка, но сражение, длившееся с утра до заката солнца, было окончено. За ночь японцы укрепили свои новые позиции. На следующий день военные действия прекратились — обе стороны отдыхали и хоронили своих мертвых.

Присылавшийся ко мне ежедневно осел доставил мне на этот раз письмо от нашего ревизора Оно. Он сообщал мне, что в виду начатого обстрела гавани японскими орудиями становилось очень вероятным, что русские корабли выйдут, а в таком случае миноносцы отойдут на свои места — в тылу флота.

Запас моего топлива таял очень быстро, потому что китайцы тратили, — или по крайней мере, говорили, что тратили, — целую вязанку дров для жаренья одного цыпленка! С корабля прислали мне немного мяса: мои японские матросы состряпали из него какое-то кушанье с сахаром, и я нашел его превосходным.

Эскизы для задуманной мною большой панорамной картины занимали все мое время, но на следующий день после приступа я не работал совсем, и занялся приведением в порядок моего лагеря, а затем просто предался «сладкому безделью». Бродя по бивуаку я увидел, что повар-китаец процеживает суп сквозь полотенце, служащее в то же время для вытиранья посуды. Сделав ему строгое замечание, сначала я отказался от супа, но китаец принял такой удрученный вид, что в конце концов мне пришлось проглотить его стряпню. Нужно признаться, что суп совершенно остановился у меня в горле, когда китаец на моих глазах вытащил утопавшую в нем муху своей зубочисткой.

Два великолепных орла летали и описывали круги так низко над моей головой, что я свободно мог различить их глаза. Конечно, притягательная сила была не во мне — орлы имели особые виды на Чизи, который неподалеку грыз кость, совершенно не подозревая о неминуемой опасности. Подобрав камень, я намеревался отогнать орлов, когда вдруг заметил, что камень этот сверкает на солнце. Рассмотрев его ближе, я нашел в нем очень значительную минеральную примесь; сделанный же дома анализ дал очень хорошие результаты. Мой слуга-китаец принес мне пучок диких хризантем с очень мелкими ярко-желтыми цветами, и этот букет явился прекрасным светлым пятном в моей палатке.

Вечером снова началась канонада из тяжелых орудий, и чтобы наблюдать бой, я поднялся на вершину горы. Очертания возвышенностей ясно вырисовывались на звездном небе, более бледном к краю горизонта; местность же вокруг Порт-Артура была покрыта красноватым сумраком. Пять прожекторов представляли из себя огромную, блестящую звезду и лучи ее скользили по всей окрестности, резко выделяя вершины гор и останавливаясь дольше на тех местах, где русские предполагали найти наши скрытые батареи. Иногда могущественный луч освещал и меня, одиноко стоявшего на своем наблюдательном посту, и мне хотелось знать, последует ли затем выстрел… Но к счастью, русские не находили нужным делать из меня мишени.

Сторожевые огни неприятеля мелькали тысячами светлых точек в ущельях осажденного района. Тяжелые орудия грохотали через правильные промежутки времени с деловой точностью. Самым драматическим моментом был тот, когда лучи прожекторов все сосредоточились высоко в небе на одной точке, а одинокая световая ракета грациозным изгибом очертила свой огненный путь и осветила всю местность, разлетевшись тысячей падающих звезд. В одно мгновение все холмы оделись пламенем: из японских позиций, находившихся до сих пор в темноте, вырвались огненные снопы и русские укрепления были засыпаны градом снарядов из скрытых до тех пор японских батарей. Рев и грохот орудий были ужасны. Шла ночная атака: слышались дикие крики, боевая команда, не смолкавший треск ружей… Местами электрические лучи меркли от страшных вспышек снарядов. При ярком блеске световых ракет я мог различить атакующие колонны, движение которых походило на черные, движущиеся тени на белом полотне. Гром орудий, ослепительный блеск разрывавшихся снарядов, несущиеся темные облака дыма и похожие на гномов, маленькие, черные фигуры, с безумной храбростью кидавшиеся в эту ужасную свалку, были чем-то сверхъестественным; я готов был думать, что перед моими глазами развертывается какой-то адский кошмар. Эта бешеная атака продолжалась менее часа. Первое время после ее отражения прожекторы еще продолжали трепетать и вспыхивать то там, то сям, пока не возвратились к своему нормальному, правильному движению.

Каждая мельчайшая подробность этого кровавого получаса живо запечатлелась в моей памяти, — я был точно заколдован, видя подобное проявление беззаветной храбрости японских солдат, смело бросавших вызов смерти. Спустя несколько времени мне сказали, что весь этот удивительный героизм пропал даром и что в будущем решено по возможности избегать ночных атак.

Возвращаясь к биваку, я услышал унылый вой горного волка, вполне гармонировавший с угнетавшими меня грустными мыслями, но наступившее ясное утро рассеяло тоску, навеянную на меня ночными событиями. Я снова