Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович

«Помни, что сердечно и твердо веруя во Христа, спасемся в жизнь вечную. Помяни, как Святая Церковь из верных своих последователей никого не погубила, а всех спасла благодатью Божиею».

«Научись вспоминать и произносить имя «Бог» всегда с великою верою, благоговением, любовью и благодарным сердцем. Никогда не произноси его легкомысленно».

«Колокольный звон — зов на беседу с Богом, детей с Отцом, зов на явку пред Него».

«Учитесь молиться, принуждайте себя к молитве: сначала будет трудно, а потом, чем более будете принуждать себя, тем легче будет; но сначала всегда нужно принуждать себя».

«Уважай себя, как образ Божий: помни, что этот образ — духовный, и ревнуй об исполнении заповедей Божиих, восстанавливающих в тебе подобие Божие. Крайне остерегайся нарушать малейшую заповедь Божию; это нарушение разрушает в нас подобие Божие и приближает к подобию диавола».

Бывали случаи, когда педагогический совет гимназии, потеряв надежду на исправление какого-нибудь воспитанника, приговаривал его к исключению. Тогда Иоанн являлся его заступником перед начальством, упрашивал не подвергать несчастного такому жестокому наказанию, ручался за его исправление и всегда склонял совет в пользу виновного, а потом уже сам принимался за его исправление. Проходило несколько лет, и из ребенка, не подававшего никаких надежд, вырабатывался полезный член общества.

Осенью 1887 года Иоанн Ильич оставил службу в Кронштадтской гимназии, так как приходские дела и обязанности отнимали столь много времени, что ни на что другое его просто не оставалось. В день прощания, совпавший с 25-летием его законоучительства, коллеги, почетные гости, родители говорили много теплых слов. В преподнесенном адресе отмечалось: «Не сухую схоластику Ты детям преподавал, не мертвую формулу, а тексты и изречения Ты им излагал; не заученных только на память уроков Ты требовал от них; на восприимчивых душах Ты сеял семена животворящего Глагола Божия. Множество детей прошло через Твою святую школу. Многие Твои ученики стоят на различных степенях и званиях на службе Царю и Отечеству, и все они, вдохновленные Тобою и Твоим святым общением с ними, вспоминают Твою любовь, наставления, Твои уроки, и все, благословляя Тебя, с благоговением вспоминают те незабвенные часы, которые они проводили с Тобою…»

Благотворительность и социальное служение

Известно изречение — «в России две беды: дураки и дороги». Авторство отдают самым различным историческим личностям XIX столетия: Н. В. Гоголю, М. Е. Салтыкову-Щедрину, Н. М. Карамзину и даже Николаю I. Но думается, что настоящая беда исторической России — бедность и нищета большей части ее населения.

Знавала нищих, убогих и сирот и Московская Русь. Русская церковь стремилась выработать в людях отношение к ним на принципах христианской любви, требующей проявления сострадания и участия к конкретному человеку. Российская жизнь, перестроенная под мощным прессом монарха-реформатора Петра I, теперь предписывала иные побудительные мотивы — филантропия, когда помощь оказывается из соображений абстрактного гуманизма и своим проявлением имеет соучастие в общем, но отстраненном деле милосердия; этакая снисходительная благотворительность благополучных — униженным и сирым.

XIX век породил частную светскую благотворительность: основываются богоугодные заведения, благотворительные общества, богадельни, приюты, дома призрения и ночлежные дома. Нуждающиеся трудоспособные мужчины и женщины в возрасте 20–45 лет могли надеяться на небольшие денежные пособия и бесплатные обеды. Временную работу найти было непросто. Человек в лохмотьях, истощенный, без документов, но желающий честно трудиться, практически не имел шансов на получение места. Это ломало людей нравственно и физически. Они становились профессиональными «нищими», и вновь приучить таких людей трудиться, вернуть их обществу было почти непосильной задачей.

С момента отмены крепостного права непрестанно росло число «лишних людей» в крестьянском мире. Выброшенные из него, они устремляются в крупные промышленные районы и растущие города. Многие связывали свои надежды на лучшую жизнь со столицами — Санкт-Петербургом и Москвой, куда в поисках работы и пропитания, особенно в неурожайные годы, стекались толпы нуждающихся.

Но города мало что могли предоставить для сотен тысяч прибывающих в них бывших деревенских жителей. Практически отсутствовала система социальной помощи и поддержки нуждающемуся пришлому населению. Число государственных и частных благотворительных заведений исчислялось единицами. «Новые» горожане сталкивались с проблемой обеспечения жильем, социальными услугами и работой. Очень часто они, так и не найдя себе применения, пополняли армии бродяг и нищих. А тех, кого надо было, как писал русский исследователь-обществовед Д. Полупанов, «изолировать от вредного влияния преступного столичного мира, дать ему недорогой и по возможности благоустроенный временный ночлег, снабдить пищей и помочь найти скорее постоянную работу», было огромное множество[114]. Человек в городе оказывался один на один со своими проблемами. «На наших глазах, — писал журнал «Вестник благотворительности», — беспрепятственно болеют, мрут несчастные, пришедшие за тысячу верст за работой люди, распространяя заразу и на весь город; а «город», в ответ на эту ужасающую нужду, преступно бездействует и молчит»[115].

Добавим к этому отсутствие разработанного трудового законодательства, защищающего рабочих, отсутствие элементарной охраны труда и техники безопасности. Санитарно-гигиенические условия на производстве и по месту жительства рабочих были просто ужасными. Как правило, они жили в казармах, бараках или «по углам» в наемных частных квартирах, где отсутствовали элементарные санитарные условия.

На страницах книги «Современное хозяйство города Москвы» жизнь в таких ночлежках описывалась так: «Вопреки всяким правилам во всех ночлежных квартирах мужчины ночуют вместе с женщинами, и открытый разврат царит повсюду. Десятки тысяч работников ежегодно проходят через Хитров рынок, заражаясь здесь и физически, и нравственно и унося эту заразу с собой. Множество честных работников утопает в раскинутых тенетах эксплуатирующей части Хитрова рынка, превращаясь в пропойц и тунеядцев»[116]. Добавим, что из 16 140 квартир, обследованных городской управой Москвы в 1899 году, 70,2 процента были настолько переполненными, что на каждого человека приходилось менее одной сажени воздуха. Именно в этих квартирах, даже по официальным данным, была самая высокая смертность населения.

Аналогичным было положение и в имперской столице. Городская газета «Вечернее время» писала о таких человеческих жилищах: «В этих квартирах вырастают дегенераты, вырожденцы, рахитики, в зрелом возрасте усваивающие приемы уголовников и перекочевывающие на Горячее поле или Гутуевский остров, в волчьи ямы, прикрытые снаружи сухими ветками»[117].

Очень часто отторгнутые от родных и привычных условий жизни и не нашедшие себе места в городах люди опускались на «дно», где оставались до конца дней своих, не в силах преодолеть царившие там порядки. Среди обитателей «дна» — бродяги, нищие (в основном профессиональные), проститутки (в большинстве несовершеннолетние), воры, беспризорники и другие деклассированные элементы.

Однако и эти люди нуждались в социальной поддержке. Но социальных учреждений явно было недостаточно. В 1900 году на всю страну их насчитывалось немногим более тринадцати тысяч. Государство не знало ни того, сколько всего людей нуждается в помощи, ни того, какие средства на это необходимы, ни где взять эти средства. По данным же российских ученых, не менее семи миллионов человек нуждались в экстренной помощи, что составляло пять процентов всего населения[118]. Было абсолютно ясно, что существовавших благотворительных учреждений было недостаточно для оказания помощи этим нуждающимся. Да и к тому же большая часть из них относилась к частному сектору и существовала на частные целевые вклады. Государство фактически самоустранилось отдела помощи нуждающимся. В России душевой расход на дело общественного призрения равнялся в конце XIX века всего лишь 0,09— 0,35 копейки. Для сравнения укажем, что этот показатель составлял: в Германии — 0,90; Италии — 1,18; Франции — 1,20; Швеции — 1,33; Швейцарии — 1,90; Норвегии — 1,97; Великобритании — 3,0[119].