Иоанн Кронштадтский - Одинцов Михаил Иванович

Гимназисты вслед за своими наставниками стали расходиться по классам. Первоклассникам повезло — первым уроком у них был Закон Божий. Дежурный ученик, стороживший в коридоре, вбежал в класс со словами: «Идет! Идет!» Мальчишки торопливо рассаживались по своим партам, наступила тишина. В дверях показался батюшка: в темно-лиловой рясе, с наперсным крестом, блестевшим на груди. Необычайная доброта его лица и ласковая улыбка сразу располагали к нему. Немало учеников сошли со своих мест и подошли под благословение, целуя с чувством радости его руку. Батюшка каждого благословлял и ласково гладил по голове и щекам.

— На молитву, дети! — сказал он и повернулся к иконе.

Дежурный прочитал молитву.

Иоанн, неторопливо подойдя к кафедре, сел на стул и раскрыл журнал. Внимательным взором оглядел притихший класс. Казалось, он каждого согрел и обласкал. Начался урок. Внимание мальчишек было привлечено тем, что в руках учитель держал целую стопку разноцветных книжек. Это оказались жития святых, разъяснения праздников, описания святых мест и душеполезные беседы. Каждый из учеников получил по книжке. Вторую половину урока батюшка уделил чтению житий святых. Эти чтения настолько занимали ребят, что они просили эти книги с собой на дом. Учитель был этому рад и приговаривал: «Читайте, дети, внимательно, сколько в этих книжках благодати Божией!»

Так и повелось. Еженедельно учитель приносил новые книжки и раздавал их, собирая старые, прочитанные учениками. Затем батюшка объяснял урок следующего дня, а после этого начинал спрашивать. Желающих отвечать урок обыкновенно было много. Пять-шесть учеников стояли около его кафедры и непрерывно просились отвечать. Протягивались нетерпеливые руки и слышались умоляющие возгласы: «Батюшка, позвольте мне! Позвольте мне!» Иоанн по очереди внимательно выслушивал каждого, иногда поправлял, кивал одобрительно головой, говоря: «Хорошо, хорошо, так, так!» Потом гладил счастливца по голове и ставил отличный балл. Тот, весь сияющий, отходил, садился на свое место и, вынув жития святых, начинал читать. Не знавших урока не было. Звучал звонок, и батюшка прощался с ребятами до следующей встречи.

Иоанн стремился донести до детей события Священной истории с учетом их возрастного восприятия и миропонимания. Объясняя жизнь Христа Спасителя, Его заповеди и чудеса, отец Иоанн преисполнялся весь духовным подъемом. Казалось, что в этот момент он не видит своих учеников, а внутренним взором созерцает и, как свидетель, передает происходящее в отдаленной веками истории христианской церкви. В эти минуты румянец оживления на лице его становился ярче. Пламенная вера дышала в каждом его слове, жесте; душа трепетала от полноты чувств и переживаний — и все это передавалось ученикам, внимавшим словам учителя, которые умиляли и несказанно трогали, согревали той теплотой, которой была полна его душа. Дети тоже становились свидетелями Истории, и будто совсем недавними казались им жизнь Спасителя, Его проповедь и общение с народом. Слезы выступали на глазах батюшки во время рассказа о крестных страданиях Спасителя. Грусть проникала в сердца детей, они сидели потрясенные, притихшие, по-детски сопереживая свершившуюся трагедию.

А в третьем классе вместе со своим законоучителем мальчишки учили устройство храма и церковную службу.

— В храме вы — перед Лицом Божества! — говорил Иоанн.

Ученикам, с которыми никто так ранее не говорил, становилось и страшно, и таинственно, и ответственно. В голове роились вопросы: «А как же быть, что делать, на что обращать внимание?» Словно подслушав эти сокровенные недоумения, Иоанн наставлял: «Стойте благоговейно и внимайте всему, что там поется и читается. Это трудно, но надо. Ходите чаще в церковь, дети! Молитесь от всего сердца. Молитва — вода живая, душа ею утоляет жажду свою».

Иоанн Сергиев всех призывал посещать храм, но никого не обязывал и не принуждал к этому. И нередко бывало так, что после его уроков у мальчиков зарождалось общее стремление — бывать чаще в храме, дабы «опытно» проверить на себе наставления законоучителя. На последнем уроке текущей недели кто-либо из учеников спрашивал у отца Иоанна: будет ли он служить всенощную? — И если ответ был положительный, то можно было не сомневаться, что класс будет в храме на службе.

Волнующейся стайкой, желая быть незаметными и никому не мешать, стояли они поблизости от стены, наблюдая и внимая всему происходящему. Каждый из них отмечал соответствие тому порядку, о котором они слушали на уроке и читали в учебнике.

Вот открывались массивные Царские врата, и сквозь облако кадильного дыма они видели в глубине алтаря казавшийся таким чудно далеким силуэт любимого учителя. В детские сердца проникала сладость сознания, что это «их учитель» и от него они познают Христовы истины. Служба являлась прямым и неоспоримым доказательством силы слова отца Иоанна, правдивости и искренности его чувств. Он являл собою пример, и многие из его учеников старались, хотя бы приблизительно, идти по его пути.

По окончании службы мальчишки не уходили. Они хотели исповедоваться у своего пастыря. Иоанн неспешно беседовал с каждым, и это были минуты, когда детская душа была ближе всего к Богу, и когда возможная для нее нарождающаяся опасность отчетливо ощутима, и когда она легче может быть устранима силой слова и силой молитвы.

Дети любили своего законоучителя. Во время уроков были всегда тишина и внимание, все ловили каждое его слово и не замечали ничего вокруг. Иногда батюшка приходил на урок усталый. Тогда он был молчалив, слушал ответы, борясь с одолевающей его дремотой. Дети затихали.

— Батюшка устал, молился, верно, всю ночь… больных посещал, — шептали они друг другу.

— Батюшка, я закончил, — говорил отвечавший.

Отец Иоанн поднимал на него свои усталые глаза, нагибался к нему, гладил по голове, хвалил и тянулся с пером к журналу. О доброте его и участии к чужому горю, к бедным ученики хорошо знали. Уже тогда между ними ходили слухи, что за одного мальчика из очень бедной семьи батюшка заплатил за право учения, такому-то ученику помог, а отец другого мальчика поправился благодаря молитве отца Иоанна.

Конечно, в каждом классе были свои «ленивцы». Так, в пятом классе был юноша лет шестнадцати, крайне своенравный. На одном из уроков, когда класс изучал катехизис — определение Бога как Духа, вдруг он встал со своего места и резко заявил:

— Я отказываюсь признать это определение.

В классной комнате воцарилась гробовая тишина. Напряженные лица… испуганные глаза устремлены на учителя.

— Безбожник! Изувер! — воскликнул отец Иоанн, пронизывая ослушника резким и упорным взглядом. — А ты не боишься, что Господь лишит тебя языка за твое юродство? Кто произвел тебя на свет?

— Отец с матерью, — отвечал глухим голосом протестант.

— А кто произвел самый свет? Кто создал все видимое и невидимое?

Ученик молчал, опустив голову и шмыгая носом.

— Молитесь, дети, — обратился тогда батюшка ко всему классу, — молитесь со всем усердием и верою!

По окончании урока «отступник» был позван к батюшке в учительскую. О чем говорил он с ним с глазу на глаз, никто не узнал, но тот вышел из учительской взволнованным, а в последующем изменил свое поведение.

Иоанн никогда не прибегал к тем приемам преподавания, которые часто имели место в тогдашних учебных заведениях, то есть ни к чрезмерной строгости, ни к нравственному принижению неспособных. У него отметки не служили мерами поощрения, а наказания — мерами устрашения. На его уроках не было «неспособных», ибо само отношение учителя к делу преподавания рождало теплое, задушевное отношение учеников и к нему, и к Закону Божиему. На уроках Иоанна Сергиева все без исключения жадно вслушивались в каждое его слово. Уроков его ждали, и они были скорее удовольствием, отдыхом для учащихся, чем тяжелой обязанностью, трудом. Это была живая беседа, увлекательная речь, интересный, захватывающий внимание рассказ.

Меткими и короткими изречениями, многие из которых надолго, а то и навсегда остались в памяти гимназистов, Иоанн Сергиев поучал своих учеников. Воспоминания многих из них воспроизводят, например, такие высказывания: