Главный герой. Биография Леонардо ДиКаприо - Зинаида Сергеевна Пронченко

Насколько был знаком на момент старта съемок с творчеством данных философов Леонардо ДиКаприо, неизвестно. Но он совершенно точно перед запуском прочитал «Введение в психоанализ» Зигмунда Фрейда и по просьбе Нолана прослушал краткий курс лекций о теории относительности Эйнштейна. Нолан много раз предлагал ДиКаприо роли в своих картинах, но всегда получал отказ – после «Титаника» у актера образовалось стойкое предубеждение к коммерческому кинематографу. Но в случае «Начала» даже Леонардо вынужден был признать, что его приглашают участвовать не в очередной громогласной поделке Голливуда, которые все чаще становились братскими могилами для звезд первой величины, а в истинно авторском проекте с невероятно сложным концептом и еще более умопомрачительной реализацией.

Кобб – в общем типичный романтический герой, на протяжении фильма преодолевающий препятствия одно безумнее другого, чтобы добиться поставленной цели, хотя на самом деле у него посторонняя задача, ведь все его чаяния из области чувственного, а операция «Начало» является лишь этапом на пути к обретению душевного покоя. Как и в поговорке, покой, то есть возвращение туда, где счастлив он был однажды, Коббу только снится. Дом и его подельники вторгаются в сны жертвы, при этом в сны Кобба беспрестанно вторгается страшное прошлое. Нет никаких сомнений, что, снимаясь в один и тот же год в двух масштабных проектах – у Нолана в «Начале» и у Скорсезе в «Острове проклятых», – ДиКаприо понимал очевидную связь между своими героями: Тедди Дэниэлсом и Домом Коббом, невыносимо мучающимися угрызениями совести, поскольку и у того и у другого погибла жена, ставшая жертвой их фиксации на пагубных идеях.

Эллиот Пейдж достался второй по значимости персонаж с говорящим именем Ариана, отсылающим нас к мифу об Ариадне, спасшей Тесея из лабиринта. Ее героиня – новичок в нелегком деле похищения чужих снов и должна отвечать за конструкцию создаваемой для объекта призрачной вселенной, в которую его затем перенесут члены команды. Пейдж не значилась в предложенном Ноланом Warner Brothers списке, но поскольку искомые Рэйчел МакАдамс и Эмили Блант были заняты на других проектах, выбор пал именно на нее, тем более что предыдущая картина Пейдж «Джуно» наделала в индустрии много шума.

Остальной каст сложился из Джозефа Гордона-Левитта, заменившего Джеймса Франко в роли Артура, скажем так, офис-менеджера банды, Тома Харди, получившего роль имитатора Имса, и Марион Котияр, сыгравшей усопшую жену Кобба Молл, – изначально Нолан планировал позвать Кейт Уинслет, надеясь, что и здесь удастся использовать существующую между ней и ДиКаприо уже легендарную химию.

Также в «Начале» мы встречаем актеров, выполняющих у Нолана функцию оберега, – Майкла Кейна, перевоплотившегося в тестя Кобба, профессора Сорбонны Майлза, открывающего своим студентам основы психоанализа, и Киллиана Мерфи в амплуа магната электроэнергетики. Оператор в «Начале», как всегда у Нолана, Уолли Пфайстер, а композитор, естественно, Ханс Циммер, чьи торжественные и вместе с тем навязчивые, будто пульсирующая в мозгу кровь, ритмы превращают научно-фантастический блокбастер в подобие религиозной оратории.

Основной метафорой происходящего в фильме Нолан без тени смущения выбирает бесконечную лестницу Пенроуза, запечатленную в знаменитой литографии Мориса Эшера. Ближе к середине картины Артур и Ариана поднимаются по этой лестнице, ожидаемо оказываясь снова внизу, – сон, что им предстоит вдвоем организовать, и есть идеальный пример оптической иллюзии. Второй значимый образ «Начала» – зеркало, которое Ариана создает на парижском мосту Бир-Хакейм во время импровизированного экзамена, устроенного ей Коббом, желающим знать, сможет ли рекрутированная по совету Майлза девушка стать хорошим архитектором сновидений. Любой сон при всем разнообразии деталей и сюжетов есть прямое отражение подсознания спящего. Ломая голову над ночными грезами, мы всегда пытаемся понять себя и свои тайные устремления или страхи. Собственно, тем же занят и кинематограф, при помощи коллективного гипноза выявляющий неведомые пациенту, то есть обществу, процессы, уже зародившиеся в его подсознании.

Впрочем, увлеченный саморефлексией Нолан, показывая вырастающие на мосту Бир-Хакейм зеркала, намекает, что кино, к XXI веку ставшее почти анахронизмом, все чаще превращается в набор референсов – настоящее бесконечно отражается в прошлом и наоборот. Неслучайна здесь и локация – Бир-Хакейм вошел в историю кино благодаря Бернардо Бертолуччи и его «Последнему танго в Париже», герои которого пересекали Сену, чтобы предаться животной страсти в заброшенной квартире, отказавшись от идентичности – возраста, социального статуса, определенного мировоззрения – короче, чтобы вернуться к началу начал. Эта скандализировавшая мир в семидесятые бессмысленная и беспощадная война полов на раздевание, воплощенная на большом экране Марией Шнайдер и Марлоном Брандо, прекрасно рифмуется с посылом «Начала»: дойти, погрузившись в сон и отключив разум, до самой сути, до лимба, опуститься на дно, чтобы затем вынырнуть, очнуться от морока, обрести истинного себя, вернуться к началу.

Одна из самых впечатляющих сцен «Начала» – складывающийся в гигантский эллипс Париж, внутри которого, опять же словно на рисунке Мориса Эшера, аррондисманы зеркалят друг друга – не что иное, как символ сна, в котором подсознание преображает реальность, подобно фокуснику, бесконечно жонглируя прошлым. С другой стороны, не является ли уже и столица Франции одним сплошным сном о прошлом, не символом, а симулятором давно минувшей славы, будь то Париж мушкетеров, belle epoque или Nouvelle Vague.

Игру отражений Нолан, как и полагается, ведет на нескольких уровнях – каждый новый уровень сна существует по канонам одного из кинематографических жанров. Если в первом сне мы оказываемся в классическом нуаре пятидесятых – роковая женщина мешает планам печальных и немногословных мужчин бороться за неизвестную добычу, то второй сон становится боевиком – с погонями и хаотичной перестрелкой, третий – психологической драмой с монологами о смысле жизни, а четвертый – шпионским триллером, разворачивающимся на ледяных просторах Канады, в районе Альберты, где в 1969 году снималась очередная серия Бондианы – «На службе у ее величества».

Интересно, что Нолан, как будто бы иронизирующий над страстью кинематографистов к цитированию, не чурается внутривидовых подмигиваний, намеренно воспроизводя в «Начале» знаковые сцены из мировой классики. Помимо Бондианы, он напрямую ссылается на своего негласного ментора Кубрика – неравная схватка героев с законами гравитации во втором уровне придумана и снята по стопам «Космической Одиссеи 2001». Вместе с тем определенные подсказки, практически спойлеры, содержатся и в материи снов. Так, в первом уровне внезапно появляющаяся на краю мира Молл, перед тем, как нажать на курок и убить Артура, долго разглядывает картину Фрэнсиса Бэкона 1967 года «Этюд головы Джорджа Дайера», портрет возлюбленного художника, покончившего с собой после ссоры, которой завершились их восьмилетние отношения. Как выяснится чуть позже, Молл