Григорий Бакланов - Южнее главного удара

- Милый человек! - сказал он с чувством, радуясь внезапно обретенной безопасности.- Мы же все пуганые, стреляные. Одно слово: пехота... Комбат кричит: "Пропускай танки над собой!" Артюхов, сосед мой, высунулся из окопа с гранатой - тут его танк и срубил пулеметом. Я уж сжался, сижу. Как его не пропустишь? Господи, ведь этак один раз испытаешь, другой раз не захочется. Как он надо мной пронесся, как опахнул жаром.

И в робких глазах его опять плеснулся пережитый ужас.

- Вот ведь как ты немца боишься,- сказал Горошко.- А он, между прочим, сам тебя боится. Пехотинец принял это, как вроде бы посмеялись над ним. Он ничего не ответил.

- Ладно уж, кури,- разрешил Горошко, возвращая кисет.- Я тебя, можно сказать, ради табака и остановил. Вижу, солдат шибко бежит и не в себе как будто, ну, думаю, этот не успел табачок свой искурить.

Горошко щелкнул зажигалкой, поднес огонек пехотинцу и следом за ним прикурил сам. Они сидели в одном окопе, два солдата. Тревожное, озаренное небо было над ними, и воздух вздрагивал от мощных толчков. Горошко несколько раз затянулся и выглянул; пехотинец остался сидеть, как сидел, во всем охотно положившись на него, поскольку на себя самого не полагался.

Отсюда бой был виден иначе, чем с батареи. Метрах в пятидесяти от окопа жарко горела скирда соломы. За ней по самому краю поля мчались три низких танка, точно три дымовые завесы, оставляя за собой взвихренный снег, освещавшийся пламенем. А навстречу им длинными молниями попыхивали залпы орудий.

Собственно, Горошко мог бы уже возвращаться: стога он поджег. Hо, обученный действовать в одиночку, надеяться главным образом на себя и на свой автомат, он не очень смущался, что вокруг уже не было наших. Поглядывая с интересом на появившиеся в пламени пожара каски немецкой цепи, он рассчитывал, что уйти успеет.

Подпустив немцев поближе, он дал по ним очередь.

- Что ж ты? Кaк же ты проглядел, а? Отражать теперь надо, - вскочив, в растерянности говорил пехотинец, суетясь и забывая про свой автомат.

- Стреляй! - крикнул Горошко. Лицо его дрожало вместе с прижатым к щеке прикладом, один глаз при свете пламени блестел зло и весело.- Стреляй, говорю!

Вот тут, за их спинами, словно несколько паровозов сразу стали выпускать пары, "катюша" дала залп через город. Воздух над головами наполнился шумом: это, набирая высоту, неслись огненные кометы. Пехотинец упал, но Горошко, сразу сообразив, дернул его:

- Бежим!

Под прикрытием залпа они выскочили из окопа, перебежали освещенное место и уже в кукурузе упали. Когда оглянулись назад, в стороне немцев возник город из огня и клубящегося над ним раскаленного дыма. Потом земля, на которой они лежали, задрожала, как живая, и грохотанием наполнился воздух.

Горошко глядел на все это азартными глазами и откусывал зажатый в кулаке снег.

- Господи, идем, что тут смотреть,- тянул его пехотинец.- Небо вон и то все в огне. Идем, пока живые.

Огненный город погас так же мгновенно, как и возник. Только белый дым, разрастаясь, подымался в небо.

- Ты сколько воюешь? - спросил Горошко и опять откусил снег крепкими зубами. Ему было жарко, снег таял от его горячей руки.

- Месяц воюю. Месяц целый без отдыха,- пожаловался пехотинец, беспокойно оглядываясь.

Над ними шелестели мертвые листья кукурузы, все вытянутые ветром в одну сторону. Слабо освещенные отблеском пожара, они казались теплыми. Горошко глянул на пехотинца и при этом смутном свете увидел его томящиеся глаза. И хотя пехотинцу было порядком за сорок, девятнадцатилетний Ваня почувствовал вдруг ответственность за этого человека, словно был старше его.

- Пойдем, - сказал он, встав с земли, и поправил на плече автомат.

И они пошли под уклон, скользя сапогами, хватаясь за стебли кукурузы, чтоб не упасть. Низкое зимнее небо было багрово освещено с земли, на которой шел бой. По временам за бугром вспыхивало ярче, кукуруза наполнялась множеством тревожно шевелящихся тeней, и грохот раздавался позади.

- Пойдем, пойдем уж, - торопил пехотинец, полагая, что они удаляются от боя, а на самом деле вслед за Горошко шел на батарею, в самый что ни на есть бой. Но если бы даже узнал он, куда идет, вряд ли бы он решился отстать от Горошко: одному eму сейчас было еще страшной.

Они подходили уже к садам, и там вовсе близко было до батареи, когда чуткое ухо разведчика среди звуков боя отличило с наветренной стороны негромкие голоса и приглушенное рокотание мотора, работавшего на малых оборотах.

- Пойдем, чего тебе тут интересного? - видя, что Горошко опять останавливается, испугался пехотинец.

Но тот скинул с плечи автомат и на мягких ногах неслышно перебежал к кустам, присел и увидел, как с бугра, хорошо заметный на озаренном небе, спускается темный танк. Вокруг него суетились черные фигуры людей. "Немцы!" Пока батарея вела бой, они неслышно выходили ей в тыл.

На гребне показалась еще пушка, задранная в небо, и блеснули гусеницы второго танка, переваливавшего бугор. Горошко схватил пехотинца за отвороты шинели, притянул к себе, заговорил, дыша в лицо ему:

- Слушай меня. Вспышки видишь? Это наша батарея стреляет. Они там ведут бой, а тут им танки с тыла заходят. Понял? Тише, говорю! Понял, что получается? Беги на батарею, скажи, а я пока задержу их. Беги все садами. Потом овражек будет, он тебя и выведет на батарею.

Он говорил это и изредка встряхивал пехотинца, чтоб тот лучше понимал. Как только отпустил его, тот зашептал жарким, захлебывающимся шепотом:

- Бежим вместе. Вместе мы скоро! Их вон сколько, что ты против них можешь? Бежим, милый человек.

- Ты пойдешь или нет? - спросил Горошко и вскинул автомат.- Пойдешь, говорю?

Пехотинец хотел еще сказать что-то, но вместо этого сморщился горько, повернулся и побежал, пригибаясь, А Горошко уже знал, что будет делать. С ним нe было ни гранат, ни бутылок с горючим - один автомат был с ним. Он будет стрелять и перебегать с места на место, завяжет бой. Танки не захотят себя обнаружить. А в случае чего он подожжет стожок сена у самых садов.

Горошко лег в кустах, разбросав ноги. Под локоть ему попался камушек. Он отбросил его, чтобы руке был упор. Немцы сбегали с бугра и сразу исчезали в темноте, как только головы их опускались ниже грeбня. Но те, что вновь появлялись на бугре, были хорошо видны на фоне зарева. И Горошко дал очередь.

Перебегая, он обнаружил, что пехотинец бежит за ним следом, как жеребенок за маткой. Боялся ли он один или его не хотел бросать, Горошко не понял и понять нe успел. С танка ударил пулемет, снег под ногами замелькал красным, зеленым, синим. Когда Горошко поднялся и побежал, пехотинец остался лежать лицом вниз. Ваня окликнул его; тот не отвечал и не шевелился. Опять ударил пулемет с танка. Огненные струи прижали Горошко к земле, перед лицом мгновенными вспышками освещались маленькие елочки, торчащие из-под снега.