Герои «СМЕРШ» - Александр Юльевич Бондаренко

слишком долго, так как вновь был направлен на учёбу — теперь в Ленинград, в Коммунистический институт журналистики имени Воровского[250]. Существовал такой с 1930 по 1941 год.

Закончив учёбу, Пётр возвратился в родные края и тогда-то был назначен редактором «многотиражки» на фабрике Жиделёва. Профессиональное образование и опыт позволяли ему на равных общаться что с рабочими, что с инженерами. В фабричной «многотиражке» корреспонденту без знания специфики производства делать нечего, иначе обведут его вокруг пальца, а потом ещё и засмеют, читая всякие нелепости в газетной публикации. Зато Жидкова в коллективе знали и уважали, считали его своим, доверяли, в случае нужды обращались в редакцию за советом и помощью, а порой шли туда и в поисках справедливости. В те времена журналистская профессия была очень и очень уважаемой. (Не стоит удивляться: понятия «заказной» или «проплаченный» материал, «скрытая реклама» сотрудникам «партийной и советской печати» были неведомы.) К тому же Пётр и как личность вызывал симпатии окружающих.

Автор вошедшего в книгу «Военные контрразведчики» очерка, посвящённого Жидкову, уже в 1980-е годы побывал на фабрике имени Жиделёва, встретился там с ветеранами труда, расспрашивал их о Петре Анфимовиче. В книге остался такой отзыв:

«Уж очень светлой души человек был наш редактор, — вспоминают о нём пожилые рабочие, — тянулись люди к нему. Улыбчивый, общительный. И в текстильном деле толк понимал»[251].

Вот так он и работал — а потом началась война. В июне 1941 года Жидков надел военную форму, однако с петлицами не армейского командира или комиссара, как подавляющее большинство мобилизованных инженеров и служащих, но сотрудника НКВД. Пётр вызвал естественный интерес у военных контрразведчиков: человек с высшим образованием, опытный журналист — значит, должен суметь и «разговорить» собеседника, и внимательно его выслушать, а затем грамотно и толково написать оперативный отчёт. Запас необходимых оперативных знаний он получил на соответствующих курсах НКВД — ну и, как говорится, вперёд. На фронт Жидков был направлен через год, в июне 1942-го.

Это было жуткое время. Пожалуй, лучшей его характеристикой можно считать слова из преамбулы знаменитого приказа народного комиссара обороны СССР № 227, написанного лично Верховным Главнокомандующим Сталиным:

«Враг бросает на фронт всё новые и новые силы и, не считаясь с большими для него потерями, лезет вперёд, рвётся в глубь Советского Союза, захватывает новые районы, опустошает и разоряет наши города и сёла, насилует, грабит и убивает советское население. Бои идут в районе Воронежа, на Дону, на юге, у ворот Северного Кавказа. Немецкие оккупанты рвутся к Сталинграду, к Волге, и хотят любой ценой захватить Кубань, Северный Кавказ с их нефтяными и хлебными богатствами. Враг уже захватил Ворошиловград, Старобельск, Россошь, Купянск, Валуйки, Новочеркасск, Ростов-на-Дону, половину Воронежа. Часть войск Южного фронта, идя за паникёрами, оставила Ростов и Новочеркасск без серьёзного сопротивления и без приказа Москвы, покрыв свои знамёна позором.

Население нашей страны, с любовью и уважением относящееся к Красной армии, начинает разочаровываться в ней, теряет веру в Красную армию, а многие из них проклинают Красную армию за то, что она отдаёт наш народ под ярмо немецких угнетателей, а сама утекает на восток…»[252]

Жуткие слова! Можно признать, что никогда ранее наше руководство так честно и откровенно с народом — ну, хотя бы с той его частью, что называется армией, — не говорило. Хотя в вышеупомянутом приказе, который в армии окрестили «Ни шагу назад», ни слова не сказано про особые отделы, внимательный читатель может сделать вывод, что очень многие его положения напрямую касаются военных контрразведчиков.

В то самое время Пётр Анфимович и оказался, в общем-то, на передовой — оперуполномоченным в особом отделе 59-й танковой бригады, которая вела тяжёлые бои на Брянском фронте. К сожалению, документы об этом периоде его службы отсутствуют — какое именно подразделение оперативно обеспечивал Пётр Жидков и что делал, этого мы сказать не можем… Зато хорошо известна информация, касающаяся осени 1943 года, того периода Великой Отечественной войны, который вошёл в историю как «Битва за Днепр».

В то время старший лейтенант Жидков был оперативным уполномоченным отделения контрразведки «Смерш» 71-й механизированной бригады, входившей в состав 9-го механизированного корпуса 3-й гвардейской танковой армии, которой командовал легендарный танкист Павел Рыбалко[253], тогда ещё — генерал-полковник.

Масштабы работы Петра Жидкова были гораздо скромнее: он оперативно обеспечивал 3-й мотострелковый батальон 71-й бригады. Чтобы было понятно, уточним, что «механизированная бригада состояла из танкового полка, 3 мотострелковых батальонов, миномётного и артиллерийского дивизионов, подразделений обеспечения и обслуживания»[254]. Можно также сказать, что тогдашний штат батальона составлял 650 человек.

Итак, осенью 1943 года войска 1-го Украинского фронта, которым командовал 43-летний генерал армии Ватутин[255], получили приказ вести наступление в сторону столицы Украины. Однако попытка наступления с букринского плацдарма успехом не увенчалась, и Ставка дала командованию фронта указание перенести основные усилия на лютежский плацдарм. Были пересмотрены ранее составленные планы, перегруппированы силы, и теперь основной удар на Киев — с того самого лютежского плацдарма — должны были наносить 38-я общевойсковая и 3-я гвардейская танковая армии.

«3-я гвардейская танковая армия генерала П. С. Рыбалко и 1-й гвардейский кавалерийский корпус генерала В. К. Баранова[256] должны были войти в прорыв в полосе 38-й армии и развивать наступление в юго-западном направлении с задачей выйти в район Фастов, Белая Церковь, Гребёнки»[257].

«Танкобоязнь», охватившая многих наших воинов в 1941 году, давно была излечена — кажется даже, что она, напротив, постепенно переходила на ту, германскую сторону. Вот тезисы доклада перед рейхсляйтерами[258] и гауляйтерами[259], к которому как раз в то время готовился начальник штаба оперативного руководства вермахта генерал Йодль[260]:

«Русская пехота, несмотря на заметное улучшение боевой подготовки, продолжает утрачивать свою боеспособность, однако наряду с этим резко улучшается вооружение войск (автоматическое и тяжёлое пехотное оружие). Усиленными темпами воссоздаётся русская артиллерия <…>.

Создаются оперативные танковые объединения для выполнения широких задач (прорыв в глубину, охват и уничтожение противника). Массированное применение танков. В большом числе формируются специальные части (танковые полки, миномётные полки)»[261].

Всё вышеизложенное звучит не только истерично, но и нелогично. С чего это, например, «русская пехота продолжает утрачивать свою боеспособность»? И как это она, если такая «небоеспособная», уверенно громит части вермахта?

Кстати, уточним, что перед началом наступления 71-ю механизированную бригаду принял под командование полковник Владимир Васильевич Луппов[262], в годы Первой мировой войны бывший подпоручиком, а в 1938 году отсидевший за это — точнее, по каким-то подозрениям или доносам — порядка ста дней в тюремной камере… Но всё, к счастью, прояснилось, и полковник был полностью оправдан. Он возвратился в строй, преподавал в Военной академии имени Фрунзе, а с