Пушкин и другие флотские. Морские рассказы - Виктор Красильников

– Кирилушка, озорник экий. Лишше завтра не будешь? А?

В какое-то вовсе скверное по настрою мартышкино утро произошла удивительная перемена в домашнем облике Александровича. Проглядеть такое – умереть и не встать.

Большой папа внезапно облачился в так идущую к нему капитанскую форму. С лица сделался весёлым, помолодевшим.

Жёнушке заказал парадный обед, сынкам получить по пятёрке. Ну, а Кирилке, замершем в полном опупеозе, пообещал ни много, ни мало синие(!) просторы. Далее истый морской щёголь поправил перед зеркалом фуражку с тускло-золотым крабом и решительно взялся за дверную ручку.

Не успел щёлкнуть французский замок, дитё природы кинулось к тому волшебному стеклу. Явно воображательно принялось оглаживать себя, искать похожесть с только что тут стоявшим. Потом, якобы, чего-то натянуло на чегаваровскую причёску, обратившись в одно напряженное ожидание. «Чё?

Чё щас разразится? Ы-ы?» Благодаря тому, что контора пароходства была за Гостиным двором, Сергей Александрович вернулся довольно скоро. Спокойная капитанская уверенность и то, что он не сразу переоблачился в повседневное, говорили о многом. Кирюшка вертелся рядом, беспрестанно заглядывая папе в глаза.

– Ы-ы? Всё кейно? Так переживал за тебя. Так переживал! Ы!

Отвальный вечер уподобился первому приходному. Заказанные блюда удались. Пятёрки предъявились. Кирюшка смешил.

Наступило-таки предолгожданное счастливое новое утречко. Бывалые океанские волки отвергли завтрак, как принадлежащие отныне судовому уставу. Рейдовый катер ждать не будет – отвалит от Красной пристани ровно в 7-30. А им серьёзные дела принимать. Болт на мешканье.

При сцене предварительного прощания третий сынок жался к остро проглаженной брючине папы, не пропуская ни словца. Чутко уловив неловкую паузу, вставил своё:

– Ы-ы-ы. Мамочка Валя, прости. Ужо довоспитаюсь.

Мореходы пошествовали вдоль набережной с достоинством уготовляющихся на кругосветку. Конечно же, наплыва всех чувствий разом Кирилка не выдержал. Скакнул на планширь деревянного точёного парапета и выдал стометровку.

Назад к папе, снова на рекорд. Подле памятника Петру I тормознул, замер почтительной стрункой. Пред кем стоит – никак осознал? С причины ли, что по узким чугунным решёткам не пробежаться? Пришлось Александровичу за обоих на полном серьёзе доложить:

– На что призваны идём, сиречь морячить, Государь. Соизвольте августейшее «добро» нам дать.

Оробевшему Кирилке внушительная трость Пётра прагматично понравилась. «Ы-ы-ы. Папе бы такую. Солидно-то как!

Завсегда сыщется, кого след за паскудство дубасить».

Миновали петровскую горку и направо спуском к причалу.

А там уже не прохожие – морская братва разных возрастов, чиноположений, до самых камбузят-пекаришек. Все, все заулыбались, увидав известного капитана и личность иже с ним.

– Сергей Александрович! Наши белозерские(!) вас заждались.

– Льстишь, Юрка, – обронил чествуемый без обиняков.

– Нет, по простоте, как есть.

– Тогда и я по простоте. Быть тебе капитаном, Юрий Васильевич.

Сконфуженный и одновременно щедро кредитованный честняга-трёшник пропал за спинами.

Не утерплю от автора ремарку тиснуть. Хватски умел подглядывать карты судеб Ястребцев (старший). Тот Юрий Каменный много позже кэпом «Белозерска» станет. Ни в чём незабвенную память о первом его капитане не опозорит. Даже внешне переймёт морское щегольство, ту же смелость в поступках, нигде и ни на что не меняемой чести.

Долго ль добежать «ярославцу» до городского рейда? В то утро там красовались два «поляка», «горбатый немец» и пароход «Кара» с кочегарской приставкой «божья».

К кому из них вначале подходить, решили крики:

– Правь к «Белозерску»! Вишь, обезьянка из отпуска вертается!

Против народных подсказок упираться не с руки. В узкой рубочке положили штурвал в сторону указанного «поляка».

Яко пёрышком, на стопе тренировано подвалили к его парадному трапу.

Первым рванул на борт Кирилка.

– Ы-ы! Ы! Мы с папой вернулись! Вернулись!

– Вчера и я прибыл, – обнаружился рядом дракон.

– Ы-ы! Друган Владимир!

Чуть бы добавить в описания волнительного трепета первых минут на родной палубе. Но эмочки в размазку – не по моей части.

Пока Александрович поднимался к себе, маготик обежал всё, что представлял много раз во сне и скучной фатерной яви. Ничего не позабыв проведать, ворвался в прежнюю их каюту. – Папочка! Всё в порядке. Понаглядке убедился. Ы! – ы-ы. Теперь жёг остатний вопрос: «С нами ли Катя? С этаким деликатным только к Владимиру. Сделаю лапки бочечкой – он поймёт». К великой безнадёге, друган отрицательно покачал головой. «Не бывает счастья до краёв. Кате и прежних плаваний хватило». – Во, меня обделили. Ы-ы. Сплакну, пожалуй. До вечера большой папа принимал дела у подменного коллеги. Полную их передачу, затем малость отметить, отложили до завтра. Стало быть, Александрович отбыл домой. Приуставши Кирюшка вверился боцманскому попечению. Казалось, обеспеченному компотом с обилием сухофруктов, чудному ёрику надо успокоиться. Не тут-то было. Ведь все мы душой живём! Поманил он другана на шлюпочную палубу показать на глазок, где маялся без моря. Где встречали корабли и как чокались с папой за чей-то приход. А в каюте просил Владимира сыграть свою коронку. Уже готов и жест изобразить и нипочёмный лихой настрой. На тот момент, будя бы, заглянет Катя. – Ладно, сбацаем. Залихватскими аккордами вся тоска береговая смылась, как от шланга, давящего десяток килограмм, в ручищах озверевшего матроса. До чего заводит! Не иначе, это про нас.

… Время первое было трудное,

Но проплававши юнгою год

За весёлую жизнь моряцкую

Полюбил я большой пароход…

Кончилась сердцещипательная песня. Пальцы с грифа убрались. – Ы-ы. Ещё, ещё! – Изволь на бис и… хоре. Моряки не плачут.

Торговые суда меньше всего задумываются для украшения рейдов. Через сутки «Белозерск» снялся с якоря и проследовал к причалу биржи 16–17. Погрузка досками россыпью лесовоза вместимостью 5880 тонн – занятие спорое до наоборот. Потекли денёчки, одному Кирюшке не тягомотные. На берег с той поры-времячка не ступал ни левой, ни правой пяткой. Всегдашней заботою болел за погрузку, пытался чуть чего докладывать папе. Срывал лавры интереса к своей шкуре грузчиков-матюжников. – Ета, чё у вас едреть за деловой зверюшка? – А то. В секретном институте, по спецзаданию Хрущёва, перепородили грузового помощника, – с искренностью правдивых людей отвечали белозерские хохмачи. Спроста, с лёгким вздохом каждого, отдали потом шпринги со швартовыми. Только на баке, подле Владимира, не переминался его косматый дружочек. Не примечал, как закончится река и станет всё больше водного простора. Нет, не выпало Кирилке заговорённого талана встречать, обещанные ему синие дали. Конец нашей бывальщины требует, чтобы печальная участь гибралтарца обнялась с наивной благостью одних, коварной хитрецой других. Никто им теперь не судья. Чаще всего так на свете происходит. Экий донельзя досадный реприманд[39] – в архангельский цирк проездом (всего-то на пару месяцев) заедут потомственные Дуровы. Само собой,