Жребий Пастыря. Жизнь и церковное служение патриарха Московского и всея Руси Тихона (Белавина). 1865–1925 - Михаил Иванович Одинцов

в холле синодального здания, в ожидании новых экипажей. Желая хоть как-то сгладить «неловкость» ситуации, связанной с разгоном Синода по желанию обер-прокурора, но руками правительства, Львов спустился вниз и, прощаясь с иерархами, принял от них святительское благословение.

«Отставленные» члены Синода, в том числе и архиепископ Тихон, хотя и выразили повиновение воле правительства, но в специально составленном акте признали такой способ формирования Синода не соответствующим каноническим требованиям. Однако их демарш остался незамеченным. Им ничего другого не оставалось, как выехать в свои епархии.

26 апреля архиепископ Сергий (Страгородский) в синодальном храме возглавил молебен перед открытием заседания Синода. Присутствовали вновь назначенные члены Синода, в том числе и представители от белого духовенства. После службы перешли в зал заседаний и сели за общий полукруглый стол. С его внешней стороны – архиереи, протоиереи; с внутренней, напротив, – Львов со своей свитой.

Первым заговорил обер-прокурор. Он просто метал громы и молнии, сообщая о «церковных нестроениях» и «дезорганизациях в церковной жизни». Обвинял Синод и Православную церковь в анемии, нежелании идти навстречу демократическим изменениям, которых требует от них паства. «Так вот, – завершал свою погромную речь Львов, – пока не окрепла демократия в церкви, пока не установились правильные отношения всех составляющих церковного организма, до тех пор, – сжатый его кулак с силой ударил по столу, – обер-прокурор не может не вмешиваться в жизнь церкви и не проявлять при этом даже некоторого самовластия…»

После некоторого оцепенения, вызванного бунтарской речью обер-прокурора, вдруг со всех сторон понеслось: «Превышаете полномочия! Не желаете считаться с мнением церковной общественности! Мы будем протестовать!»

Встал со своего места и архиепископ Сергий (Страгородский). Достал свернутый вчетверо листок и принялся читать: «Мы повинуемся воле Временного правительства и разъезжаемся по своим епархиям. Но мы заявляем протест…» То был подготовленный членами Синода старого созыва текст заявления. В нем они выражали свое недовольство и желали обратить внимание власти на произвол в отношении церкви. Уволенные иерархи поручили Сергию, как единственному оставшемуся в составе Синода, довести его содержание до обер-прокурора. Он продолжал читать: «Мы протестуем, поскольку созыв нового состава Синода неканоничен. Ибо и сами епископы в Синод должны избираться всем епископатом, а пресвитеры – всем духовенством. Этого нет, и потому мы протестуем».

Завершив, Сергий хотел было и от себя лично привести доказательства обоснованности претензий уволенных, но смог только произнести: «Господин обер-прокурор…» И тут же был грубо прерван Львовым. Все поняли, что отныне инициатива в деятельности Синода принадлежит не им, а, как это бывало и ранее, обер-прокурору, пусть и «революционному». Им же оставлена незавидная роль марионеток, послушно исполняющих его указания.

В течение трех дней члены нового состава Синода в бурных спорах обсуждали Обращение к клиру и пастве «О мероприятиях высшей церковной власти в связи с предстоящим созывом Всероссийского поместного собора и спешным проведением в жизнь некоторых изменений в области церковного управления». Если главной задачей церковного сообщества объявлялся созыв Поместного собора, то второй – проведение выборного начала во все доступные формы управления, в духовной школе и в церковном суде, поскольку «при изменившемся государственном строе Российская православная церковь не может оставаться при тех порядках, которые отжили свое время»[115].

В целях достижения главных целей Синодом были приняты «Временные положения» и постановления о приходе, о епархиальном управлении, о выборах духовенства и епископов, о Духовных академиях, об исключении из клировых ведомостей «доносительной графы» о поведении прихожан и членов их семей, о разрешении священнослужителям поступать в светские высшие учебные заведения, о разрешении студентам Академии участия в политических партиях и проживание на частных квартирах.

Но и после назначения нового состава Синода трения между ним и обер-прокурором не прекратились. Работе не раз мешали конфликтные ситуации, возникавшие из-за самоуправных действий В.Н. Львова, который зачастую игнорировал Синод, единолично принимая решения по важнейшим церковным вопросам.

Религиозное «пробуждение» в российском обществе

Весна 1917 г. – уникальный период в истории России, характеризующийся бурным проявлением религиозной жизни во всем ее многообразии, религиозным возрождением и обновлением. Всколыхнулась многомиллионная православная паства. Лозунг «демократизации» церковной жизни выдвигался чуть ли не повсеместно. Многочисленные съезды духовенства и мирян, наряду с внутрицерковными, выдвигали и политические вопросы. Порою «бунтующие низы» свергали нелюбимых епископов с кафедр из-за их «пристрастия» к прежнему режиму и требовали от Синода утвердить эти решения.

В поддержку таких требований зачастую выступали и новые местные власти. Из Рязани, к примеру, телеграфировали 13 марта 1917 г. обер-прокурору: «Учитывая всю предшествующую деятельность епископа Рязанского Димитрия (Сперовского), стоящего во главе Союза русского народа и принимая во внимание его широкую, все время возбуждавшую население агитационную черносотенную пропаганду во время богослужения, Рязанский исполнительный комитет просит принять меры к срочному удалению Рязанского епископа Димитрия».

Чуть позже в Синод пришел доклад викария Рязанской епархии епископа Михайловского Павла (Вильковского), в котором он сообщал об обстоятельствах «удаления» епископа Димитрия. С особенной горечью описывалась безучастность верующих масс, по церковной терминологии, «тела церковного и семьи духовной», составлявших епархию. «Оказалось, – писал епископ, – ни “семьи”, ни “тела” как не бывало. “Тело” показало себя совершенным подобием бесчувственного трупа, семья – состоящей из одних почти младенцев, которые умеют кое-как лепетать свои молитвы в Божьих храмах, да крепко спорить о том, сколько пятаков и гривенников скостить по случаю “свободы” с своих попов на каждой требе, да с отца благочинного, когда он поедет за сборами на нужды епархии»[116].

Похожие ситуации складывались во многих других губерниях: Владимирской, Воронежской, Екатеринбургской, Екатеринославской, Житомирской, Иркутской, Калужской, Костромской, Московской, Нижегородской, Орловской, Тверской, Харьковской. Синоду приходилось выкручиваться из щекотливых положений. Оскандалившихся пастырей вывозили в Петроград, а затем, бывало и насильно, отправляли на покой, определяя новое место жительства[117]. Обер-прокурор настаивал, чтобы их замещение проходило в выборном порядке на епархиальных съездах с широким участием духовенства и мирян.

В публичных выступлениях приходского духовенства и рядовых верующих все чаще звучали обличительные слова в адрес епископата. Накопившиеся за многие годы «обиды» на власть духовную выливались на страницы светской и даже церковной прессы. Широкий резонанс получило открытое письмо профессора Варшавского университета П.В. Верховского, опубликованное во «Всероссийском церковно-общественном вестнике», в котором были и такие слова:

С самого принятия Русью христианства русские епископы стали великими владыками с господствующей властью над огромными епархиями. Будучи нередко аристократами по происхождению и, безусловно всегда… монахами, русские епископы вознеслись высоко над простым клиром и мирянами и, упоенные своим величием и властью, почти забыли о морально пастырском характере своего «служения». Великая гордыня духа при внешнем «смирении» стала отличительной чертой русского епископата, и он более всего