Кавалеристы - Артем Владимирович Драбкин

с лошадью, чтоб она понимала, кто с ней имеет дело. Когда подашь голос, положишь руку на круп, погладишь, тогда только подходи. Машка преодолевала любые препятствия. На скорость она не очень, ее перегоняли. Но когда у нас были занятия, когда пополнения приходили, я занимался по преодолению препятствий, она брала. И самое главное – ею можно было управлять не только руками и голосом, но и шинкарями.

Единственное, что плохо, она не могла грубые корма кушать, у нее с языком проблема была. Но что хорошо в нашей лошади – она никогда не переедала. Эти трофейные лошади, были случаи, если ты не уследишь… Вот допустим, отвязалась она и увидела, что зерно лежит, и она наелась и переела. Она тогда садится на задние ноги и выходит из строя, она становится калекой. Это уже неизлечимо. Вообще это каралось строго. Поэтому я за Машку никогда не боялся.

У нас были случаи, ведь дороги за границей такие вроде высокой насыпи с довольно крутыми и глубокими канавами сбоку для отвода воды. Налетают самолеты, и надо перепрыгнуть канаву, а у меня были и такие лошади, которые боялись прыгать, когда глубоко или длинно. Даже приходилось самому слезать, переходить на ту сторону и в повод переводить ее, а за это время тебя могли сто раз убить. А Машка этого не боялась: в ров – так в ров! В воду – так в воду!

Был случай. Мы до того уже в рейде были далеко, что у нас со снабжением было плохо. Сала было много и мяса, а хлеба нет. Это в Румынии было, и мы мамалыгой заедали. Не помню точно, по-моему, реку Серет надо было форсировать, а она примерно как наша Ахтуба. Определились наши саперы, где можно на лошади проехать, но оно не напрямую, а зигзагами. Они поставили вехи, чтоб ни вправо, ни влево – так болото переходят. Эта переправа действовала, но там можно ехать друг за другом, а нас много.

Привезли муку, а на подводах там не переедешь, а мы должны уходить вперед. Вдруг нам выдают на руки мешок муки, и надо перевезти. Я его на лошадь взвалил, сам сел, и поехали, и только доехали до середины, как налетают румынские два самолета, кукурузники, как у нас. Все наши зенитки отстали, и они, гадюки, вдвоем налетают на нас. Мы цепочкой, а они сверху и прямо в упор нас расстреливают. Как я не уронил этот мешок муки? Но я не мог! У меня ответственность была прежде всего, пусть меня лучше убьют! Я эту муку удержал. Там воды примерно по грудь лошади, и я с ней переправился.

Только мы выехали на берег, я быстро спешился, взял пулемет и начал бить по этим самолетам, но пули так медленно летают. Мне казалось, что я камнем бы сбил самолет быстрее.

Вот такая она у меня была умница! У нас случаи были, когда нам приходилось заезжать на 3-й этаж настоящего дворца графского, с широкими лестничными маршами. Я на ней верхом, специально не слезал, а она идет и идет, правда, оттуда спускаться я боялся – брал за уздцы. Она могла за мной, на мой голос, куда угодно идти. Лошади обычно спят стоя, они не ложатся, только в крайнем случае, если они истощены слишком. Это уже крайнее состояние, это плохо. Она не могла сама остановиться, если я на ней еду не шагом, а рысью или галопом, она только голос слушала. А просто сама будет бежать, пока не упадет! Вот чем лошади отличаются обыкновенные от полукровок или чистокровок? Вот считается, что чистокровная никогда не будет ложиться, а спать будет всегда стоя и будет бежать, пока ее всадник не остановит. Это считалось одним из признаков. Если лошадь ложится, это уже не лошадь!

Вот что лучше для всадника – конь или кобыла? Кобыла. Потому что конь оправляется под себя, а кобыла от себя, то есть у кобылы чище станок, где она стоит.

Мы часто были в горах. Второй раз за войну мне в Карпатах уничтожили пулемет, теперь ручной. Сколько случаев было, что меня хотели убить в упор, но, видимо, такая звезда моя, что я остался живой. Когда ручной пулемет уничтожили, это еще третье ранение было, и сейчас осколок сидит. Это было легкое ранение – осколками пробита нога, часть вытащили, а немного осталось. Второй раз меня ранило в голову осколочным, причем самолетного снаряда. Но я не под обстрел попал, а этот снаряд разорвался в костре. Нас много было. Ехали по железной дороге с Курской дуги и на каком-то полустанке напоили лошадей, горел костер, солдаты кругом сидят, костер большой, котелки с картошкой. Мы с товарищем Земцовым подошли, его убили потом, моего товарища… Ну, и котелок меня собственно, и спас. Котелки наши были хорошие, тяжелое дно, и их много, котелков, было, варили в них еду. Видимо, кто-то принес вместе с листвой или хворостом снаряд. Смершевец интересовался потом этим случаем, допрашивал и меня. Мне в голову попало, но касательное, у виска, а моему товарищу в лоб – и половинка осколка торчит. Вот такие истории.

– Пулемет во время марша в повозке находился?

– Я возил в повозке все время. Пехота носила на себе. Но у нас была боевая повозка – там были противотанковые ружья, и я возил там пулемет. Верхом нельзя. Одно дело – нести. Даже если рысью ехать – он будет по спине хлюпать. Как было в сабельных эскадронах, это я не скажу, но, наверное, так же. Повозка эта все время под рукой. У меня было личное оружие, наган, но больше я автомат использовал – ППШ с рожком. Уже последнее время они появились. Карабины новые тоже появились. Впервые, когда я попал на фронт, там карабины были без штыков, старого образца, а потом появились новые, с откидным штыком, но винтовок у нас не было. Я закончил снайперские курсы, но не сохранил документ. Очень хорошо, кстати, стрелял, но отдельных выходов не было у меня, так как мы долговременных оборон не занимали.

– В минуты отдыха пели казаки? А артисты приезжали?

– Приезжали. И сами мы, в основном казачки-старички (мы их называли так), по-казачьи пели. Вот сел на быка казак и повез урожай с поля домой – и поет с протяжностью такой…(поет песню «Ой, гвоздик»).

– Если убивало под кавалеристом лошадь, как он дальше действовал?

– Вот прихожу я из госпиталя. В госпитале я лежал в Румынии,