Девочка и тюрьма. Как я нарисовала себе свободу… - Людмила Владимировна Вебер

и людей, и места, и интерьеры. И эти мои рисунки по жанру напоминали, скорее, комиксы.

Но в общей камере все резко изменилось. Узнав о новенькой-художнице, ко мне тут же подошли с просьбой нарисовать портрет. После первого портрета образовалась целая очередь на эту «услугу». Рисовала я все так же – простыми карандашами на офисной бумаге А4. На один портрет уходило час-два от силы. Но иногда попадались лица и, как ни странно, потрясающе красивые, которые почему-то приходилось рисовать по дня два подряд. Ну никак не получались!

Мы садились к кому-нибудь на верхний ярус нар, выбирая время после обеда и надеясь, что эти пару часов нас никто не потревожит и что освещение не изменится. Я просила мою натурщицу сидеть неподвижно, но мне совершенно не мешало, если она разговаривала. Наоборот, получалось даже лучше: разговоры во время сеанса между художником и натурщиком придавали процессу какой-то очень волнующий, исповедальный оттенок. Человек чувствовал, что вовлечен в нечто сакральное, ощущал себя защищенным и раскрывался, что ли, в этих наших беседах… Так я узнавала много личных историй о своих соседках. Очень часто то, о чем не знал никто. Но думаю, не знал оттого, что попросту не спрашивал. Или не слушал. А я – слушала. Сидела и слушала часами. И человеку становилось легче…

Иногда эти «сеансы» все же прерывались людьми в погонах. То вызовом в медсанчасть, то вызовом на «следку», то обыском, то приездом «магазина»… То просто натурщице нужно было срочно покурить. Потом какое-то время уходило на то, чтобы восстановить позу, или же вообще приходилось переносить «сеанс» на следующий день, так как свет поменялся. Так что я училась творить в таких «полевых условиях», невзирая ни на что.

После «сеанса» я подписывала рисунок своим ником из соцсетей «lumyness». Ставила дату и с легким сердцем отдавала портрет. А дальше он уплывал в неизвестном направлении – к чьим-то родителям, детям, друзьям, или просто в папку между листками дела… Мне это было неважно. Для меня «сеансы» были потрясающей терапией. В эти часы я являлась человеком, занимающимся «своим» делом, «смех и радость приносящим людям»… И это было волшебно!

Иногда мне удавалось договориться с какой-нибудь женщиной о том, что я нарисую ее портрет и оставлю его себе, для своей интернет-галереи. Увидев какое-то очень красивое или очень интересное лицо, я просто не могла устоять. И просила попозировать «для себя». Но и в этом случае люди также оставались довольными. Ведь они вроде бы приобщались к вечности…

Помню, однажды к нам в камеру завели женщину из соседней камеры. На вид ей было лет семьдесят. Она выглядела очень живописно – эдакая косматая ведьма с большими голубыми глазами. Целый день я смотрела на нее, смотрела и, наконец, попросила попозировать. Эта мрачная и грозная на вид старуха оказалась очень милой и интеллигентной дамой, и она, немного смутившись от моего внимания, согласилась. И в процессе разговора выяснилось, что она вообще-то учительница. С грамотнейшей речью, учтивыми манерами. А арестовали ее за удар ножом при самообороне. Пресловутым ножом из «Пятерочки».

В итоге получился один из самых выразительных портретов, которым я искренне горжусь. У этой женщины, имя которой я так и не успела узнать, на следующий день после «сеанса» состоялся апелляционный суд и ее отпустили домой. Получается, вовремя я успела ее «перехватить». И я была очень рада за исход дела этой бабули.

В другой раз с просьбой попозировать я подошла к девочке-транзитнице Гоар. «Транзитницами» называли женщин-заключенных, которых привозили в Москву из разных регионов на неопределенное время. К примеру, для психиатрического освидетельствования в институте имени Сербского. Или попросту – на «Серпах». Или они ждали депортации в свою страну – как правило, в страны ближнего зарубежья: Казахстан, Таджикистан и другие. Или женщины ехали по этапу в колонию из каких-то региональных СИЗО, но почему-то через Москву. Транзитницы задерживались на неопределенное время: от одного дня до нескольких месяцев.

Гоар прибыла из подмосковного города и ждала отправки на «Серпы». Ее обвиняли в покушении на убийство, вроде бы связанное с ребенком. А такое в тюрьмах крайне не приветствуется, поэтому Гоар вела себя очень тихо и незаметно…

Я же глаз не могла оторвать от ее словно бы выточенного из белого камня личика. С идеально правильными чертами, с огромными черными глазами. Словно принцесса Будур из нашей сказки про Алладина, только еще более совершенная. Она рассказала мне во время «сеанса» о своем деле. По ее словам, она была совершенно невиновна, и теперь очень переживала за своих детей. У этой 27-летней хрупкой девочки было двое детей, причем старший сын – был уже подросток. Спустя какое-то время ее увезли на «Серпы», потом отправили обратно в Подмосковье, и как сложилась судьба этой девушки, я не знаю. Но ее удивительное лицо и хрупкая как веточка фигурка навсегда остались и в моей памяти, и в моей личной галерее.

Другая транзитница, с такой же восхитительной внешностью, – девочка Пирус из Дагестана. Ее, несмотря на ужасающее преступление, которое она совершила, – убийство и расчленение отца – тепло приветила старшая нашей камеры, так как та была ее землячка. А землячество в тюрьме считалось значимым фактором.

Пирус было лет двадцать с хвостиком. Удивительно красивое и тонкое личико. Еще больше, чем Гоар, похожая на царевну Будур. Хрупчайшее тело – у нее была серьезная анорексия на нервной почве, официально даже диагностированная. При этом вела себя Пирус свободно и открыто, не стесняясь рассказывала всем о деталях своего преступления, о том, какой «звездой интернета» она стала сразу же после ареста. Смеялась, танцевала и с радостью позировала мне несколько раз. Так у меня и появился один из ее портретов.

С «Серпов» Пирус вернулась несколько угнетенная. Ее признали вменяемой, чего ни она, ни мы не ожидали. Ведь у нее явно что-то сдвинулось по фазе. Пирус убила отца, который много лет мучил и насиловал сначала ее, потом принялся за ее младшую сестренку. И хотя то, что некогда полнокровную девушку почти сожрала анорексия – доказывало, что в ее голове какие-то поломки – врачи это проигнорировали. Пирус признали здоровой и отправили на родину. Дальше я слышала, что там ей вроде бы дали три года, но опять же это были всего лишь слухи, обсуждаемые в том контексте, что «…в Москве за такие убийства дают двузначные цифры, а в Дагестане – всего лишь три года!»