Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед

фехтованию. Некоторые играли в многочисленных шанхайских оркестрах. Авеню Жоффре во французском районе называли «маленькая Россия», из местной пекарни доносился аромат свежего хлеба и пирожных. Существовали две русские школы и несколько русских газет. Итальянский писатель Марио Аппелиус называл Шанхай «Вавилоном Азии», где в распущенности и пороке сливались воедино «разложение обоих миров», но в то же время добавлял, что ни один другой город не может сравниться с ним в «невероятном очаровании и завлекательности жизнерадостной и роскошной девицы, наряженной на нескончаемый бал, начинающийся 1 января и завершающийся 31 декабря». После знакомства с Шанхаем любой другой город покажется бесцветным и скучным. В этот промежуточный Шанхай и погрузилась Эдда.

И был еще китайский Шанхай, не иностранный и не совсем китайский, где в построенных по западному образцу домах с верандами жили богатые образованные китайцы. Освободившись от строгих традиционных нравов своего детства, в модерновом блеске Шанхая они видели будущее Китая. Долго относившиеся друг к другу настороженно китайцы и иностранцы теперь учились жить вместе. Даниеле Варе замечал, что, когда церемонные китайские чиновники приходили на балы в полном императорском облачении, «светские дамы с подобострастием взирали на парчу, меха, бархатные ботинки, коралловые и нефритовые заколки, павлиньи перья и общую величественность нарядов».

Шанхай, как и Пекин, Ханькоу, Тяньцзинь и Гуанчжоу, с их колониями иностранцев под защитой военных кораблей, оставался островком относительного спокойствия в стране, охваченной гражданской войной, бесчинствами разбойников и пиратов. К Италии, благодаря подписанному с ней в 1928 году договору о дружбе и торговле, националистическое республиканское правительство относилось с симпатией, считая, что она не подвержена империалистическим устремлениям великих держав. Эдду и Чиано здесь все устраивало: хорошее и плохое, беспримерная роскошь и манящие развлечения, экзотический рай, буйство красок, огромный рынок, где все было на продажу, и все было возможно. Они влюбились в Китай. Эдда впоследствии вспоминала это время как самый счастливый период ее жизни.

Генри Джордж Вудхед, проницательный и умный британский журналист с неизменной трубкой во рту, работал на англоязычные газеты в Пекине и Шанхае. Газет таких было множество, появились они благодаря печатным станкам, которые ранние миссионеры привозили в Китай для распространения христианства. Иностранные бизнесмены регулярно читали газеты, черпая оттуда деловую информацию. Получив известность благодаря своим статьям об опиумной торговле, Вудхед также внимательно следил за дипломатическим миром и не боялся критически писать о международной политике. Итальянцам, решил он, доверять нельзя, а в Шанхае к его мнению прислушивались. Эдда быстро определила Вудхеда как одного из первых объектов своих чар. Приглашая его во вновь отремонтированное здание консульства, она не скупилась на лучшие итальянские блюда и вина. Вудхед был покорен. Эдда, часто повторял он, к явной досаде других дипломатических жен, была la prima signora di Shanghai, первой леди Шанхая. Вскоре итальянское консульство стало любимым местом дипломатов, националистических политиков, журналистов и местных красавиц. «Бешеная лошадка» открывала для себя искусство нравиться.

На всем протяжении правления маньчжурской династии Пекин считался интеллектуальной и культурной столицей, городом настоящего «аутентичного» Китая – в отличие от «неаутентичного» космополитичного Шанхая – где иностранные художники и писатели обитали в домах, покрытых зелеными и голубыми черепичными крышами и окруженных дворами и прудами с лилиями. Но с наступлением так называемой эры милитаристов, когда власть в Пекине захватили военные правители, университетские профессора, писатели и издатели переехали в Шанхай, прихватив с собой обширные научные библиотеки. Вскоре за ними последовали и кинематографисты, и к началу 1930-х годов китайская киноиндустрия начала процветать, они снимали многочисленные фильмы, как на основе древних легенд и сказаний, так и о жизни современных гангстеров и детективов. С появлением турбинных двигателей и строительством больших по размеру, более быстрых и комфортабельных судов, Шанхай стал популярным портом для международных круизов. У причалов Набережной Вайтань регулярно швартовались корабли из Соединенных Штатов, на которых голливудские звезды приезжали для продвижения американской кинопродукции. В числе первых были Дуглас Фэрбенкс и Мэри Пикфорд, за ними последовали Андре Мальро, Чарли Чаплин, Юджин О’Нил и Глория Свенсон.

На этих же круизных кораблях сюда в большом количестве прибывали дамы, желавшие купить в Шанхае китайский шелк, бархат, льняные изделия с вышивкой, резную мебель и нефрит. Почти неизменно они попадали и в построенный еще в 1917 году грандиозный развлекательный центр Great World, шесть этажей которого были заполнены клетками с птицами, игровыми автоматами, акробатами, жонглерами, мороженщицами, канатоходцами и брачными бюро, а на пятом этаже красовалось огромное чучело кита. Обратно на этих лайнерах в США отправлялись контрабандные морфий и героин. Осведомленная обо всех заезжих знаменитостях и подстегиваемая постоянными телеграммами отца о необходимости продвигать идею итальянского фашизма, Эдда рассылала приглашения, устраивала приемы и начала наносить визиты другим дипломатическим женам. «Никогда не забывай, – инструктировала ее одна из телеграмм, – подпитывать силу воли, прерогативу Муссолини». Несмотря на молодость Эдда, как восторженно писал один журналист, была «самой щедрой и великодушной хозяйкой». Высокая и стройная, она была идеальной моделью для одержимого модой Шанхая, в многочисленных газетах которого появились специальные страницы для женщин. Ее приезд совпал с началом показа осенних коллекций: отороченные чернобурой лисицей длинные накидки из черного бархата, мягчайший каракуль, вновь вошедшие в моду беличьи шубы, юбки «колокол» с расклешенным подолом, муфты, бисер, белый или розовый шифон. «Стиль, – писала North China Herald, – превыше всего. И стиль будет изящным». А в стиле Эдда знала толк.

Но в то же время ее не очень интересовали женские клубы или ассоциации, она там не числилась. Эдда предпочитала проводить время за бриджем с другими дипломатическими женами. Затем она открыла для себя маджонг и покер, ставки в игре были высоки, несмотря на требования шанхайских властей запретить азартные игры. Привлекал ее не столько риск, сколько желание смотреть, как с полным самообладанием проигрывают другие. Она хотела быть, как и они, непроницаемой. Чиано алкоголь не употреблял, но Эдда постепенно пристрастилась к джину.

Несмотря на тщательное и скрупулезное изучение методов игры своих партнеров по покеру, она часто и много проигрывала, из-за чего забывала об изысканных манерах, в ней пробуждались грубость и резкость миланских задворок. Она изо всех сил старалась скрыть свои растущие карточные долги от мужа, который не переставал называть азартные игры занятием вредным, безрассудным и глупым. После очередного крупного проигрыша Эдда давала обещание больше не играть, но неизменно вновь возвращалась за карточный стол. И она не смогла скрыть от Чиано один особенно крупный проигрыш, когда за вечер проиграла в покер четыре тысячи мексиканских долларов, а денег у нее не было. Сообщив мужу о затруднительном