Пять лет рядом с президентом - Виктор Николаевич Ярошенко

Мы из Москвы не можем и не должны кормить регионы. Надо постепенно переходить к рынку. Хозяйственный суверенитет – это прежде всего ответственность, а не иждивенчество. Некоторые пытаются передергивать мои слова. Объясните это, пожалуйста, руководству области и особенно Росселю.

Я чувствовал, что Ельцин заводится, что он очень расстроен. Его слова начинают интерпретировать на сепаратистские лады, кому как выгодно.

– Борис Николаевич, я обязательно поговорю с Росселем о разнице между региональным суверенитетом и региональным сепаратизмом.

Делать нечего, приказы надо не обсуждать, а выполнять, придется лететь. Ночью я уже был в Свердловске, а утром, когда были должны открыться магазины, поехал по городу. Впечатление было жуткое – серый, грязный, очень запыленный, как будто прифронтовой город. Пустые или вовсе закрытые продовольственные магазины, угрюмые, раздраженные, готовые каждую минуту взорваться жители большого промышленного города.

Если в Москве иногда еще «выбрасывали» на прилавки колбасу или сосиски, а на полках почему-то всегда стояли трехлитровые банки с березовым соком, то в Свердловске такой роскоши не видели по нескольку месяцев, «выбрасывать» уже было нечего. Полки были пустыми в самом буквальном смысле этого слова.

Сейчас трудно себе представить, что в поисках продовольствия по городу бродили мужчины и в основном, конечно, женщины с пустыми авоськами – сумками в виде мелких рыболовных сетей. Если везло, то в авоську радостно загружалось всё съедобное: картошка, хлеб, колбаса, сыр… Если нет, то сама авоська аккуратно складывалась и убиралась в карман до следующей оказии, до следующего «авось».

Тотальный дефицит, в свою очередь, провоцировал ажиотажный спрос – все, что случайно появлялось на прилавках магазинов, немедленно сметалось в огромных количествах «впрок», вызывая еще больший дефицит, и всё это катилось как снежный ком, разрушая одряхлевшую советскую экономику. Образовался замкнутый круг, разорвать который можно было только срочными, но аккуратными рыночными реформами.

Город жил слухами: в таком-то районе, таком-то магазине «выбросили» молоко, там-то сыр, там-то яблоки. Тысячи отчаявшихся людей созванивались, искали возможности выжить и накормить своих детей. Понятие «выбросили» уже много лет как заменило понятие «в продаже».

Мало было заработать какие-то деньги, это было условие необходимое, но недостаточное. Надо было еще, чтобы где-то, кто-то милостиво «выбросил» продовольствие, обувь или одежду, а те счастливчики, которые на это натыкались и покупали, возвращались домой не с покупками, а с «добычей», как озверевшие первобытные люди после удачной охоты…

По всей стране фактически была введена карточная система, почти как во время Великой Отечественной войны. Позорище.

За год до этой поездки, будучи депутатом, я в качестве молодожена получил талоны на самое необходимое. За этим необходимым Оксана поехала в магазин на другой конец Москвы, отстояла там в очереди 4 часа и привезла какое-то нижнее белье и две пары носков.

А когда мы ждали рождения дочери и нужна была обычная детская коляска, во всей Москве найти ее было просто невозможно. Тогда я «злоупотребил» служебным положением, позвонив своему коллеге по правительству министру торговли Александру Хлыстову с этой нижайшей просьбой. Александр Федорович мобилизовал на поиски весь свой аппарат, и через день мне сообщили адрес заветного магазина, на складе которого хранилась одна-единственная коляска – стратегический запас министра торговли. Чтобы не было недоразумений, директору магазина позвонил сам министр и сказал секретные слова. Когда наконец Оксана купила эту злосчастную коляску, директор магазина вывел жену через черный ход, чтобы ее не разорвали в клочья другие беременные женщины, отчаявшиеся дождаться своей коляски. В таком взрывоопасном состоянии находилась вся страна.

…Я провел встречу в Свердловском исполкоме с городскими и областными властями, с их помощью проанализировал местную статистику промышленного производства, встретился с руководителями крупных предприятий, проехал по нескольким заводам. Там меня ждало очередное потрясение и разочарование.

Промышленность Урала работала добросовестно и методично: добывалась железная руда и коксующиеся угли; домны, мартены и плавильные печи выплавляли чугун, сталь и цветные металлы. Машиностроительные заводы клепали из этих металлов мощные двигатели и силовые установки; оборонные заводы собирали танки, бронетранспортеры, пушки и тягачи. Далее всё это относительное добро поступало на огромные склады, в основном под открытым небом. Я проехал целые квадратные километры, уставленные никому не нужной, часто устаревшей военной техникой, включая танки.

Американцы, которые наверняка наблюдали всю эту красоту со спутников-шпионов из космоса, никак не могли понять, в чем заключается хитрость КПСС, как коммунисты собираются без чужой помощи довести весь этот металлолом до Ла-Манша? Ведь Жириновский это твердо обещал. Или этот коварный Горбачёв просто подрывает свою страну изнутри, заставляя экономику работать вхолостую? Тратились колоссальные материальные и трудовые ресурсы, выплачивалась зарплата, на которую нечего было купить. На момент распада СССР только танков у нас насчитывалось более 60 000!

Почти все, что производилось в стране, не имело спроса и не продавалось на внутреннем или внешнем рынке. Отсутствовали элементарные товарно-денежные отношения.

Армия за эту технику, естественно, не платила (платил бюджет, то есть мы с вами), она была раздута и под завязку насыщена устаревшей техникой. Десятки «дружественных режимов» в странах Азии, Африки и Латинской Америки получали, благодаря решениям политбюро ЦК КПСС, под военную технику безвозвратные кредиты (читай – деньги даром) на десятки миллиардов долларов США! Это, кстати, также был один из потоков своеобразной утечки золота КПСС за рубеж.

Такая экономическая политика партии власти, в свою очередь, приводила к катастрофическим бытовым последствиям для всего населения СССР.

Чтобы эта военная техника смогла, наконец, стрелять в Анголе или Афганистане, Никарагуа или Вьетнаме, надо было по всей цепочке миллионам людей, начиная от шахтеров и кончая военными советниками, заплатить зарплату. И если бы всё это военное (и, кстати, гражданское) добро было по-настоящему продано на экспорт, то на эти деньги и можно было бы закупить то, что называлось «дефицит», и население забыло бы про пресловутые авоськи.

Но это уже был бы не «развитой социализм», да еще с «человеческим лицом», а обычная «рыночная экономика», о которой мы твердили Горбачёву в течение трех лет.

С 1990 года отсутствие рыночных товарно-денежных отношений в СССР стало выливаться в вынужденный натуральный товарный обмен – бартер. Деньги перестали играть роль всеобщего экономического эквивалента. Тольятти по бартеру в обмен на автомобили «Жигули» получал из различных регионов зерно, мясо и молоко; Ташкент в обмен на хлопок получал комбайны и грузовики; Минск в обмен на картофель получал…

В этих условиях индустриально милитаризованный Урал, особенно Свердловская и Челябинская области, в обмен на танки, бронетранспортеры и гаубицы не могли получить ни картошку, ни зерно, ни мясо, ни молоко – ничего. Урал был накануне гуманитарной катастрофы.

В 1991 году наступил настоящий коллапс – уже около 60 процентов товарооборота в CCCР обеспечивал средневековый бартер. По-моему, тогда руководитель области Эдуард Россель рассказал мне грустный, но смешной анекдот.

В субботу директор Уралвагонзавода вышел с женой на «охоту» за чем-нибудь мясным. И идет ему навстречу главный инженер завода, увешанный гирляндой из рулонов туалетной бумаги.

– Ты откуда? – в надежде купить дефицит, спрашивает директор.

– Из химчистки, – радостно отвечает главный инженер.

В таком трагикомическом состоянии находилась вся страна.

Борис Николаевич не выдержал и на второй день моей командировки сам позвонил мне по «вертушке» Росселя. По памяти разговор был примерно следующий:

– Ну, что там?

– Плохо, – говорю я, – люди пока не громят магазины лишь потому, что там ничего нет.

– Это я и сам знаю, что вы предлагаете?

– Во-первых, я предлагаю распечатать госрезервы – войны в ближайшее время не ожидается, а людей надо обеспечить хотя бы по минимуму. Во-вторых, временно остановить бесполезное военное производство, хотя бы устаревшей тяжелой техники – она требует слишком много энергии и сырья. При том наследии, что мы получили от плановой экономики, дешевле просто платить рабочим и инженерам среднюю зарплату, но чтобы они временно, пока не заработает рынок, не ходили на оборонные заводы и бесполезно не тратили энергию, металл, горючее и другие ресурсы. Затоваренные сталь, чугун и металлолом надо направить на экспорт. Под залог этого сырья Внешторгбанк, который мы недавно создали с Федоровым и Матюхиным, даст региону инвалютный кредит, Центробанк – рублевое покрытие. На эти средства будет немедленно закуплено продовольствие и ширпотреб для Урала. Тем временем Минэкономики выделяет региону квоты на экспорт сырья,