Сергей Колбасьев - Большой корабль

Утром третьего дня пришло известие от группы охотников, пробравшихся на форт. Пожар закончился. Тротил, частью уже расплавившийся, был безопасен.

Тогда о нем забыли и снова зажили той удивительно мирной жизнью, которая бывает только на фронте в перерыве между двумя боевыми происшествиями.

Жизнь эта - неплохая, но, к сожалению, такие перерывы редко бывают продолжительными.

Ночью дозорный крейсер с моря увидел непонятное судно. Огонь был открыт с опозданием, и противнику удалось выпустить торпеду.

Стоявший, поблизости сторожевик принял нападавшего за подводную лодку и стал сниматься с якоря, чтобы ее таранить. Внезапно предполагаемая подлодка развила около сорока узлов и скрылась в облаке пены.

Только тогда на сторожевике поняли, что это торпедный катер, которого десятиузловым ходом не нажмешь, и что даже стрелять уже поздно. Только тогда заметили, что крейсер тонет.

Жизнь становилась непонятной и неудобной. Какой-то катер пустил ко дну большой крейсер. Крейсер необъяснимым образом затонул от одного торпедного попадания. Все это было совершенно неправдоподобно.

В кают-компании ели суп из двуглавой воблы (названной так по изобилию голов в котле) и недоумевали:

- Что же случилось с их переборками?

- Были открыты двери, - ответил Болотов. - Мне Соболевский говорил. Они на эсминцах спасали команду.

- Открыты? - удивился Поздеев. - На боевом положении?

- Ночью было жарко. Команда пооткрывала их самовольно.

Наступило молчание.

- Вместо него могли стоять мы, - сказал наконец Лебри.

- Могли.

Старший помощник пожал плечами:

- Нас так просто не потопишь.

- Все равно погано.

- Много погибших?

- Не знаю, - ответил Болотов.

- А спасенные рвут на себе волосики, - усмехнулся Кривцов. - Они только позавчера получили продотряд и даже не успели его поделить. Я сам видел у них на юте черт знает сколько мешков муки.

- Мука, сало и яйца.

- И монпансье.

- Обидно.

Человеческие жизни стоили, конечно, дешевле монпансье. Крейсер расценивался дешевле яиц. Болотов не выдержал - встал и вышел.

- Люблю, когда людишки теряют аппетит, - тихо сказал Кривцов.- Слейте мне его гущу, я не брезглив.

- С чем тебя и поздравляю, - ответил Поздеев и передал ему тарелку.

На этом разговор в кают-компании прекратился. Глухо гудела вентиляция, и тупо звякали ложки. Командный состав корабля старательно насыщался.

По собственному опыту я знаю, что недостаточное питание сильно влияет на человеческую психологию, а потому к данному случаю отношусь снисходительнее Болотова. Но все же я никогда не стал бы доедать суп моего принципиального противника.

7

- Кривцова знаешь? - спросил рулевой старшина Богун.

- Тот, что за третьего артиллериста, что ли? Тихий такой? - отозвался Демин.

- Очень даже тихий, ничего не скажешь, - усмехнулся Богун. - Ласковый и любезный. Все говорит: немножечко, по-хорошенькому, замочки, дальномерчик, прямо слушать приятно. А раньше иначе разговаривал. Я его на "Макарове" знал. Скомандует - так побежишь, а не побежишь - нахлынет на тебя, что тьма, - страх вспомнить.

- Мордобой? - не отрываясь от книги, спросил Демин.

- Про это не скажу. Со мной не случалось. Другие говорят - бил, только незаметно. Зато службу знает и дальномерчики свои видит насквозь. Его, между прочим, осколками раз обсыпало, когда на дальномере стоял. Семь дырок в нем наделало, а он не ушел. Учись, сынок!

Демин не ответил. Если такой человек ходит тихим - значит, он враг. А за врагом надо смотреть и, если что...

- По плешке! - донеслось из группы игравших в кость. Медная костяшка звонко шлепнулась на палубе, и Демии улыбнулся.

- Хорошая была игра, кость эта самая, - вздохнул Богун. - Очень хорошая дозволенная и интересная. Мало теперь в нее играют, вот что.

- Теперь, старик, в другие игры играют.

- То-то и есть, что в другие. Ты посмотри на бак. Много ли у фитиля народу? А ведь команды-то далеко за тысячу... Знаю я, какие у них игры - с девчонками в саду под духовую музыку. Слишком вольно стало на берег ходить, я тебе скажу.

Демин кивнул головой. Насчет сада Богун был прав.

- А раньше ходили на бак разговаривать, и зато лучше друг друга знали. Вот пойдем мы в бой - что ты про меня знаешь? А должен все знать, потому буду я стоять на штурвале, и на меня всей команде надо надеяться.

- Ничего. Не подгадишь.

- И без тебя знаю, - рассердился Богун. - Ты, щенок, пойми, что теперь братва не знакомится, а раньше знакомилась на этом самом баке. Знакомилась, про все новости говорила.

- Баковая газета? Та самая, которую шпилем печатали?

- А ты не смейся. Молод еще смеяться. Если даже шпилем печатали, так все равно всякие новости узнавали. А теперь настоящие газеты есть, и ничего не знают ребята, потому не интересуются читать. Только глупостями интересуются вот что!

- Это тоже глупости? - И Демин протянул свою книжку.

Богун по складам прочел заглавие:

- Политграмота. - Подумав, еще раз произнес: - Политграмота, - и отдал книжку Демину. - Читай. Это можно... Ну вот ты, скажем, читаешь, из книжки узнаешь что нужно, - это хорошо. А посмотри на остальных. Какого ляда они тут делают? В трусах жарятся на палубе - вид боевого корабля поганят! В кость дуются - в дурацкую игру!

- Какая же она дурацкая, если ты ее сам хвалил? Богун побагровел и встал:

- Чего суешься, спорщик? Видал, чтоб я в нее играл? Не видал? Ты пойми: раньше она хорошая была, а теперь дурацкой стала. Ведь время-то теперь какое!

- Понимаю, Богунок, - тоже вставая, успокоил его Демин. - Отлично понимаю. Брось в бутылку лезть. Идем лучше на берег.

Богун фыркнул. Он слишком привык к кораблю, чтобы зря ходить на берег.

- Пойдем в библиотеку. Запишемся книжки брать.

- Все равно не пойду, - отрезал Богун. - Читай сам, я без твоих книжек, что надо, знаю.

8

Теперь корабль стоял у стенки, и Поздеев почти каждый вечер ходил к Ирине Сейберт. Иногда они вместе гуляли, но чаще сидели у окна в ее комнате.

Поздеев говорил о французской революции, межпланетных путешествиях, авантюрной литературе и прочих нейтральных, но интересных вещах. Он был начитан, говорил немногословно и своих суждений не навязывал. Это радовало Ирину, но постепенно она стала замечать, что при переходе через совершенно пустую улицу он каждый раз уверенно брал ее под руку, а садясь в кресло у окна, имел такой вид, будто это кресло всегда ему принадлежало и всегда будет принадлежать.

Ирина Сейберт отнюдь не одобряла традиционной девичьей пассивности, в чем Поздееву пришлось убедиться. Совершенно потрясенный ее прямым вопросом, он все же сумел ответить спокойно и просто:

- Вы не ошиблись, Ирина Андреевна.