Искусство. Письма на заметку - Шон Ашер

чтобы стать протестным художником, мне нелегко. Надеюсь, что мир искусства не станет всего лишь еще одним звеном цепи, нас сковывающей.

Оскар Хау

Письмо 05

Будь я мужчиной, подобного отношения к себе не представляю

Артемизия Джентилески родилась в 1593 году в семье известного тосканского художника Орацио Джентилески и Пруденции ди Оттования-Монтони. Ей было всего двенадцать лет, когда она потеряла мать, и ее воспитанием и образованием занялся отец, чьи способности она вскорости превзошла. В семнадцать она подверглась насилию со стороны учителя Агостино Тасси. На суде, чтобы убедиться в правдивости ее слов, Артемизию пытали, зажимая пальцы в тисках; она выдержала испытание, и ее обвинение было принято. Несмотря на это, ее работы впоследствии встали среди лучших образцов европейской живописи XVII века; свой несомненный талант она обращала на образы сильных женщин в героических сюжетах. В одной из ее наиболее знаменитых работ, «Юдифь, убивающая Олоферна», героиня обезглавливает ассирийского полководца не в одиночку, а вместе со служанкой; на другом полотне, «Яэль и Сисера», женщина заносит молоток, чтобы вогнать гвоздь в голову спящего врага. В этом письме, написанном своему покровителю, Артемизия возмущается запросами возможного заказчика.

Артемизия Джентилески – дону Антонио Руффо

13 ноября 1649 г.

Мой сиятельный повелитель,

я получила письмо от 28 октября сего, и глубоко признательна, особенно же благодарна тому обстоятельству, что хозяин мой неизменно выказывает мне свое расположение и одобрение вне меры моего дарования. Вы пишете мне о господине, изъявившем желание получить от меня некоторые работы, и что он желал бы «Галатею»[4] и «Суд Париса»[5], причем «Галатея» была бы сделана иначе, чем та, которой владеете Вы, мой сиятельный повелитель. Вам нет нужды меня неволить к этой работе, ибо милостью Господа и Его Пресветлой Матери обращаются они [заказчики] к женщине, обладающей сим талантом в полной мере, сиречь изыскивать новые положения в изображениях; не было случая, чтобы нашлось в моих картинах повторение в замысле, пусть то был бы всего лишь поворот руки.

Что же касается требования благородного господина знать плату наперед, прежде чем работа завершена… Этому подчиняюсь с превеликой неохотой… Я никогда не назначаю цену своим картинам, пока они не закончены. Однако, поскольку мой сиятельный повелитель того желает, я сделаю, как Вы мне указываете. Передайте благородному господину, что за обе работы он будет мне должен пятьсот дукатов; пусть покажет их любому, и, если найдется такой, что не оценит их по меньшей мере на две сотни скуди дороже, я не возьму с него договоренной суммы. Уверяю моего сиятельного повелителя, что для этих картин мне придется нанимать натурщиц для позирования обнаженными, что и дорого, и чрезвычайно хлопотно. Если удается найти покладистых, то они раздевают меня до нитки, а иначе требуется обладать поистине смирением Иова, чтобы терпеть их выходки.

Что же касается эскиза, и возможности выслать его, то я поклялась никогда не расставаться с эскизами, поскольку была не раз таким образом обманута. Не далее как сегодня я узнала <…> что, получив мой эскиз «Грешных душ в чистилище», епископ церкви Св. Гаты, дабы уменьшить расходы, нанял другого художника сделать полотно по моим наброскам. Будь я мужчиной, подобного отношения к себе не представляю…

Также прошу моего сиятельного повелителя заметить, что, назначив цену, никогда не веду себя подобно неаполитанцам, которые запросят тридцать, а потом отдадут за четыре. Я римлянка, и потому веду себя соответственно римским обычаям.

В Неаполе, ноября 13, 1649 года

Остаюсь смиреннейшей служанкой моего сиятельного повелителя Артемизия Джентилески

Письмо 06

Почему мы больше не рисуем как романтики?

Хотя швейцарский психиатр Карл Юнг известен в основном своими работами в области психоанализа – и считается основателем аналитической психологии, – он также был внимательным и талантливым художником, с детства посвящая этому занятию значительное время. Между 1914 и 1930 годом он создал «Красную книгу», огромный, богато иллюстрированный том, в котором записал и подверг анализу особенно насыщенный период работы над собой; при его жизни возможности взглянуть на эту книгу удостоились немногие, но после его смерти она была издана. Юнг также считал, что искусство – действенная форма терапии. В 1942 году, посреди ужасов Второй мировой, швейцарский писатель Арнольд Кюблер задал ему вопрос: «Почему мы больше не рисуем как романтики?» Ответ содержится в этом письме.

Карл Юнг – Арнольду Кюблеру

10 апреля 1942 г.

10 апреля 1942 г.

Дорогой герр Кюблер!

Я размышлял над вашим вопросом о романтиках, но пришел к заключению, что, будучи так занят собственной работой, я едва ли смогу набраться терпения, чтобы со всей необходимой созерцательностью распространяться на такую созерцательную тему, как «Почему мы больше не рисуем как романтики?».

Потому что именно этого нам сейчас и не хватает – созерцательности.

Если человек сидит у жерла вулкана, да еще и может быть созерцательным, это сверхчеловеческий героизм, который сам по себе является противоречием в терминах.

Сегодня бесполезно обращаться к любым определенностям.

Глубоко внутри мы знаем, что все разрушается.

Когда земля дрожит, остаются только грубые и расколотые фрагменты, а не густо сплетенный и гармоничный цветочный ковер.

Романтический идеал в наше время был бы как выдумка из лихорадочного сна.

Потому для современного искусства гораздо лучше рисовать раскрашенные в тысячу цветов осколки битой посуды, чем пытаться накинуть обманчивое спокойствие на бездонную тревогу.

Гротескное, уродливое, искаженное, отвратительное лучше всего подходит нашему времени, и, если где-нибудь не появится новая определенность, искусство будет продолжать выражать тревогу и бесчеловечность.

Это все, что я могу сказать по данному вопросу. Грубо и расколото, как и то, о чем мы говорим.

Ваш

К. Г. Юнг

Письмо 07

Все это только ради любви и чести

В декабре 1972 года Дональд Ричи, в то время куратор в Музее современного искусства в Нью-Йорке, обратился к режиссеру и художнику Холлису Фрэмптону с предложением организовать ретроспективу его работ в своем музее, престижнейшем в мире. Независимо от достижений, подобное предложение сделало бы честь любому; однако Фрэмптону не понравилась одна деталь в письме Ричи, которая, по его мнению, была совершенно неприемлемой: «Все это только ради любви и чести, деньги тут никаким образом не участвуют…» Свой отказ работать без вознаграждения Фрэмптон выразил в оживленном ответном письме, которое стало легендой в мире искусства – по вполне очевидным причинам. Можно предположить, что