Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

Сильная натура этих двоих проявлялась в их руках. Руки миссис Вулф были очень мужественными, как по жесту, так и по размеру; но они были гибкими и податливыми, с сильными мускулами, с заметными сухожилиями и крупными венами. В разговоре она часто делала широкие, размашистые, ораторские жесты; однако ее руки могли быть очень нежными, когда она ухаживала за больными или выполняла другие деликатные женские обязанности.

Руки у сына были огромные, с длинными изящными, заостренными пальцами. Они редко оставались в покое и были такими же выразительными, как и его слова: сильными, артистичными, властными. Чтобы контролировать их, он часто клал их на поясницу, когда стоял, или держал в карманах. Одной из любимых поз для его правой руки была вокруг большой кружки пива.

Многие удивлялись, что хрупкая женщина среднего роста может быть матерью такого гиганта. Он был ростом шесть футов и семь дюймов, но в целом его телосложение было пропорциональным, за исключением того факта, что у него были довольно длинные руки, даже для его роста.

Ни в матери, ни в сыне не было ни капли лени. Миссис Вулф было за восемьдесят лет, а она продолжала руководить пансионатом для туристов (О.К.H. – «Старый дом в Кентукки», который так часто упоминается в письмах Тома к ней). Том, когда был занят учебой или писал, становился настолько активным, что фактически забывал регулярно есть, мыться и спать. Он продолжал работать до тех пор, пока его не останавливало абсолютное физическое истощение.

И мать, и сын упорно трудились, но мать все же работала больше. Она никогда не настаивала на своем, если только это не было неизбежно, но, подобно воде, точащей камень из пословицы, в конце концов, добилась своего. У Тома было что-то от этого качества – настойчивости, но он часто работал нерегулярно и был более требователен к быстрым результатам. У него было мало терпения.

Оба этих человека любили внимание; им нравилось, когда их ценили по тому, чего они сами, по их мнению, стоили того. Миссис Вулф нравилось быть в центре внимания, как и Тому. Только после того, как он вкусил горечь славы и осознал дешевизну и мелочный эгоизм тех, кто преследует знаменитостей, он решил, что слава обманчива и приносит скудное вознаграждение.

Не было никакого сомнения у Тома и миссис Вулф, в предназначении их жизни. Миссис Вулф убеждена, что, преподавая в школе в молодости и подарив миру Тома, она внесла свой вклад в развитие цивилизации. Том также был уверен в своей ценности. Он ругал человечество за то, что оно так мало ценит художника; особенно он ругал Америку за то, что она не ценит свой творческий дух. Его раздражало то, что он считал претензией на современное образование; он испытывал отвращение к ее самодовольным предположениям, к пустой учености, которая, по его словам, выставляла напоказ знания, лишенные мудрости. Преподавание, по его мнению, должно было способствовать развитию оригинальности. Когда он находил в ком-либо, будь то ученик или друг, какие-либо признаки творческого таланта, он любил их и поощрял. Он приветствовал и лелеял любую оригинальность в людях, независимо от того, в какой области, но особенно в искусстве. Он считал, что прогресс человека произошел главным образом благодаря художнику, и был уверен, что самая важная работа человека – это работа художника. Он с гордостью заявлял, что он художник и что когда-нибудь мир узнает об этом.

Духовные убеждения Вулфа и его матери основывались на мистическом чувстве. Миссис Вулф выработала очень личную религию, странную, прекрасную смесь пресвитерианства и спиритуализма, хотя она отказалась бы от обоих названий.

Религия сына также представляла собой в высшей степени индивидуализированную философию, основанную главным образом на сильном желании увидеть человечество лучше, а для художника – величайшую судьбоносную силу.

Все эти фундаментальные характеристики, конечно, не были полностью раскрыты мне в первый вечер нашей совместной беседы. Ибо мы проговорили всю ночь напролет. Когда Том и его мать собрались вместе, они обнаружили, что у них появилось так много тем для беседы, что они не могли остановить поток воспоминаний, пока оба не почувствовали, что им нужно поспать. Однако в тот вечер мне стало очевидно, что Том и его мать во многом похожи, а позже общение открыло мне эту истину еще яснее.

Когда, через несколько дней после нашего ужина, миссис Вулф решил уехать из Нью-Йорка, она предпочла сесть на полуночный автобус, чтобы добраться из Джерси-Сити в Вашингтон. Том никогда не пытался уговорить свою мать изменить свои планы. Он знал, что лучше и не пытаться. В ту ночь, когда миссис Вулф покинула Бруклин, мы втроем прошли пешком от Монтегю-Террас, 5, до автобусной станции, которая в то время находилась на Джоралемон-Стрит. Том решил поспешить вперед, чтобы убедиться, что автобус не уедет без его матери. Его семимильные шаги быстро отдалили его за пределы нашей слышимости, и миссис Вулф призналась мне.

«Я уверена, что сама могла бы стать писательницей, – сказала она, – если бы у меня было немного больше опыта. Том думает, что он много знает о характерах людей. Хам! Его так же легко одурачить, как и любого другого! Но меня им не провести!»

Вскоре мы добрались до автобусной станции. Миссис Вулф, которой тогда было за семьдесят, поцеловала нас на прощание, села в автобус и весело помахала на прощание, когда автобус скрылся в ночи.

Миссис Вулф навестила Тома несколько лет спустя на Первой авеню, 865, в Нью-Йорке, сразу после того, как он выступил с речью перед группой писателей Боулдера в Колорадо. Однажды, незадолго до полудня, миссис Вулф, Том и я были в квартире Тома. Тома пригласила дама с большими средствами, миссис Вулф отнеслась к этому с большим презрением, так как считала ее недостойной приглашать Тома. Там должны были присутствовать еще десять выдающихся гостей – писателей, художников и драматургов. Том должен был быть почетным гостем. В то утро время шло, а Том все повторял, что не знает, что делать. Миссис Вулф посоветовал ему не беспокоиться, а просто послать телеграмму. Том уже отправил телеграмму и получил настойчивый ответ прийти на встречу. Наконец, после того, как миссис Вулф настойчиво уговаривала его пойти и позвонить, и после того, как я отказался давать ему какие-либо советы, он отправился в табачную лавку на углу, чтобы объяснить по телефону, что не сможет прийти. Примерно через полчаса он вернулся раскрасневшийся и смеющийся. Он закричал: «Ну, я разорен, просто разорен, вот и все! Она больше никогда