Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский

отстраниться от общественных перемен, не мог (да и не считал нужным) превратиться в «независимого исследователя». Он вынужден был соотносить свою работу с господствующей идеологией, ее «установками», колебаниями, терминологией. Это зависимое состояние требовало нравственных, и подчас значительных, уступок, губительно сказывалось на структуре личности. Право заниматься любимой наукой давалось непросто; многое приходилось приносить в жертву: подстраиваться под новую идеологию, пользоваться ее словарем.

Пытаясь идти в ногу со временем, Азадовский «переболел» социологизмом и марксизмом, сотрудничал с Марром и марристами и возглавлял, совместно с Ю. М. Соколовым, «сталинскую фольклористику» во второй половине 1930‑х гг. У него, собственно, не было другого выхода. Ученые, упорно не принимавшие господствующей идеологии, оказывались подчас в рискованном и отчаянном положении (яркий пример – Георгий Виноградов, многолетний «бескомпромиссный» друг Марка Константиновича).

Тем не менее он не превратился в «красного профессора», оставаясь, даже в мрачные 1930‑е гг., ученым-гуманитарием, воспитанным в дореволюционную эпоху, из которой он вынес не только ответственное отношение к своей профессии, но и credo русского интеллигента. Сохраняя веру в гуманистическое назначение филологии, он по-своему пытался соединить марксизм с традиционной наукой. Это относится в первую очередь к его трудам в области фольклористики.

Уступки и компромиссы не помогли ему удержаться на позициях, достигнутых в 1930‑е гг. Ученый, посвятивший свою жизнь народной словесности, был объявлен в 1949 г. «антипатриотом», якобы презирающим русский народ, обвинен в «низкопоклонстве» и «космополитизме», уволен из Ленинградского университета и Пушкинского Дома и, что оказалось для него наиболее болезненным, отстранен от занятий русским фольклором.

Впрочем, возможен и другой взгляд: Марку Азадовскому «повезло». Советская карательная машина, перемоловшая множество его друзей и соратников, не затронула ученого напрямую – лишь задела в конце сороковых «по касательной». И ему удалось – вопреки обстоятельствам! – утвердить себя в русской науке, обогатив ее фундаментальными трудами и воспитав несколько поколений учеников.

***

Выстраивая биографию Марка Азадовского, мы пытались показать его в различных аспектах: ученый, организатор науки, педагог и воспитатель молодежи, гражданин России, защитник блокадного Ленинграда, супруг и семьянин, библиофил и коллекционер…

Казалось, кроме того, необходимым осветить его интересы и занятия за пределами основной профессии (помимо любви к искусству, чуть было не ставшему для него основной профессией, Марк Константинович увлекался театром, кинематографом и даже… балетом; в юности играл на бильярде, в последние годы предпочитал шахматы, любил фотографировать…). В книге приводятся собранные нами сведения о его семье, окружении, отношениях с друзьями и коллегами. Мы рассказываем и о конфликтных ситуациях, акцентируя при этом такие личностные качества, как умение сопротивляться, бороться за себя и «своих», противостоять завистникам, клеветникам и недругам. Мы стремились воссоздать нравственный облик ученого, выразительно запечатленный в словах Ольги Петровской: «Этот благороднейший человек весь принадлежал науке, любя искусство, книги и людей»[14].

В течение своей жизни Марк Константинович встречался, сотрудничал, был знаком и дружен с множеством своих современников. Круг его общения менялся в зависимости от места и времени. Нам казалось важным обозначить этот круг и, называя те или другие фамилии, снабдить их краткими характеристиками. Связи, знакомства и друзья красноречиво свидетельствуют о самом человеке.

Наша «документальная биография» не равноценна научной и не претендует на жанр «монографии». Деятельность Марка Азадовского как этнографа и фольклориста, историка русской литературы, сибиреведа, декабристоведа и библиографа давно (и достаточно полно) изучена, о чем свидетельствуют многочисленные на сегодняшний день статьи, публикации и даже диссертации. По этой причине в книге сокращена часть аналитическая. Взгляды Марка Константиновича на фольклор, его трактовка тех или иных фактов русской культуры, движение его творческой мысли, достоинства и недостатки отдельных работ, включая «Историю русской фольклористики», их соответствие или несоответствие современным подходам – обо всем этом в книге сказано ровно столько, сколько требовала логика повествования.

Составленное нами жизнеописание ученого основано на документах, в первую очередь эпистолярных. Письма Марка Азадовского – особая часть его обширного наследия. Это не только биографический источник. Разнообразные по своей стилистике, окрашенные мягким, интеллигентным юмором, его письма передают неповторимое обаяние его личности. Многие из них примечательны с точки зрения литературной. «…Вы мне доставляете колоссальное удовольствие блеском остроумия Ваших замечательных писем!» – восклицала К. П. Богаевская[15].

Составляя эту книгу, мы стремились к тому, чтобы с ее страниц звучал подлинный голос Марка Константиновича.

Письма ученого и его современников – основной, но далеко не единственный источник, на который мы опирались. Использованы и другие архивные документы; многие вводятся в оборот впервые. При этом богатство фактического материала нередко побуждало нас к самоограничению. Отдавая предпочтение неизвестным или малоизвестным сведениям, мы пытались сократить или вовсе исключить то, что уже известно или опубликовано. Так, в книге подробно освещены дореволюционный, томский, читинский и иркутские периоды, труды и дни ученого в блокадном Ленинграде и в эвакуации; более схематично, местами эскизно, – последние годы. Мы оставили за пределами книги часть собранного нами материала, касающегося исследований Азадовского по фольклору, его ведущей роли как организатора фольклористической работы в Ленинграде 1930–1940‑х гг., его декабристоведческих работ в последние годы жизни – тем более что об этих сторонах его деятельности существует обширная литература. То же относится и к его трудам в области библиографии; этой теме посвятила в 1970‑е гг. кандидатскую диссертацию и ряд публикаций В. П. Томина[16].

Книга выстроена по хронологическому принципу, выдержанному, впрочем, не всегда последовательно: рассказывая о событиях ранних лет, нам неизбежно приходилось обращаться к фактам или публикациям более позднего времени. При этом казалось целесообразным не распылять один и тот же сюжет, а изложить его целиком в рамках одной главы (показательна в этом отношении глава VII: знакомство и личное общение Азадовского c В. К. Арсеньевым относится к 1910‑м гг., тогда как писать о нем он начал лишь в конце 1940‑х). Хронологический принцип сочетается, таким образом, с тематическим.

Столь же условными являются и названия отдельных глав, обозначающие либо временной период, либо основную тему. Обрастая по ходу изложения частностями, отступлениями и примечаниями, содержание главы отдаляется подчас от ее заголовка.

Ссылки на документы, хранящиеся ныне (в оригиналах или копиях) в семейном собрании, приводятся без отсылок[17]. Это же относится к иллюстрациям, восходящим к архиву Азадовских, но поступившим впоследствии на государственное хранение. Что касается материалов архива М. К. и Л. В. Азадовских в ОР РГБ (ф. 542), то отсылки к нему даются в большинстве случаев непосредственно в тексте: в скобках указываются картон и номер (через тире), после точки с запятой – соответственные листы.

Письма М. К. Азадовского к Н. В. Здобнову, хранящиеся в АКБ БАН, цитируются без ссылок. То же