Артём Сергеев - Как жил, работал и воспитывал детей И. В. Сталин. Свидетельства очевидца

Когда у него было время, он занимался с детьми: если он приходил с работы и дети ещё не спали, или он приходил среди дня, то обязательно хотя бы не­сколько минут занимался с нами. И каждая встре­ча с ним чему-то учила, давала что-то новое, что-то разъясняла. Было это все неназойливо. Не так, что ты обязан это знать, нет. Он умел вовлечь в разго­вор и в этом разговоре не допускал, чтобы ребе­нок чувствовал себя несмышленышем. Он задавал взрослые вопросы и спрашивал: «Что ты думаешь по этому поводу? » На какие-то вопросы можно бы­ло ответить, а на какие-то — нет. И тогда он очень просто, доступно, ненавязчиво, не по-менторски вел разговор и давал понять суть.

Один разговор, относящийся к 1929 году, я пом­ню. Сталин меня спросил: «Что ты думаешь о кри­зисе в Америке?» Что-то мы слышали: буржуи, мол, выбрасывают кофе с пароходов в море. «А по­чему так делается?» — спрашивает Сталин. Ну, а я в том смысле говорю, что они такие нехорошие, лучше бы нам, нашим рабочим и крестьянам, отда­ли, если им не нужно, если у них так много.

«Нет, — говорит он, — на то и буржуи, что они нам не дадут. Почему они выбрасывают? Потому что заботятся о себе, как бы больше заработать. Они выбрасывают, потому что остаются излишки, их лю­ди не могут купить. Если же снизить цену, у буржуя будет убыток, а ему не хочется, чтобы у него был убы­ток. Чтобы держать высокую цену, он выбрасывает. Капиталист всегда будет так делать, потому что его главная забота — чтобы было больше денег. Наша главная забота — чтобы людям было хорошо, чтобы им лучше жилось, потому ты и говоришь: лучше бы нам дали, потому что ты думаешь, что у них забота, как и у нас — как сделать лучше людям».

Или ещё. После того как мы посмотрели с Васи­лием[1] пьесу «Дни Турбиных», Сталин нас спраши­вает: «Что вы там видели?». (Это было в 1935 году, во МХАТе. Кстати, Сталин частенько посылал нас с Василием в театр.) Я сказал, что не понял: там война, но красных нет, одни белые, но поче­му-то они воюют, а с кем — не знаю.

Сталин говорит: «А знаешь почему? Ведь крас­ные и белые — это только самые крайности. А ме­жду красными и белыми большая полоса от почти красного до почти белого. Так вот, люди, которые там воюют, одни очень белые, другие чуть-чуть ро­зоватые, но не красные. А сойтись друг с другом они не могут, потому и воюют. Никогда не думай, что можно разделить людей на чисто красных и чисто белых. Это только руководители, наиболее грамотные, сознательные люди. А масса идет за теми или другими, часто путается и идет не туда, куда нужно идти». Вот так Сталин объяснял нам с Василием некоторые вещи. Он вообще старал­ся растолковать, что и как. Помочь, особенно ре­бенку, разобраться в причинах случившегося.

Однажды в Потешном[2], во второй кремлев­ской квартире, в комнате на втором этаже я откры­вал-закрывал балконную дверь и разбил стекло. Сталин вошел — дует.

Он:

— Кто открывал?

— Я открывал, — говорю.

— Ага. Ты посмотри, почему она разбилась. В чем дело? Ты неловко открывал или дверь не­исправна.

Я посмотрел. Оказывается, там ограничитель­ный штырь был не в порядке. И когда я закрывал, он ударил в стекло.

Сталин:

— Поди, скажи, как нужно починить.

E. Г.: И никакого крика?

А. С.: Нет, крика никогда не было. Он умел четко формулировать, в том числе требования и задачи воспитания.

Приведу еще пример. После просмотра филь­ма «Чапаев» Сталин нам с Василием говорил: «У нас было много хороших командиров. Чапаев — хороший командир. И ему повезло, и нам, что рядом с ним, пусть ненадолго, это неважно, оказался Фурманов, который о нем написал хорошую повесть. Но повести и другие люди писали. А затем режис­серы братья Васильевы сделали хороший фильм, а они — хорошие режиссеры. И нашли хорошего ар­тиста — Бориса Бабочкина. И когда это все вместе совместилось — получился замечательный фильм. Один описал, один поставил, один сыграл».

Насколько хорошо сыграл Бабочкин, говорил так: «Какой для .вас Чапаев?» Мы говорим: «Та­кой, каким видим Бабочкина». «Значит, это на­стоящий артист, который сделал то, что нужно».

Потом говорил насчет кинофильма «Щорс»: «Хороший был командир. Но фильм такой раз по­смотрели, что ж, хорошо, что посмотрели. Там Бо­женко — хороший командир. Пару раз посмеялись, как Боженко действовал. А Чапаева будут еще дол­го смотреть, потому что это удача во всем».

Кстати говоря, 17 февраля 1942 года мне при­шлось видеть психическую атаку. Я был тогда командир батареи 122-мм гаубиц М-30. В учили­ще мне случилось подружиться с капитаном 9 батареи Борисом Павловичем Чернобаевым, чем­пионом Красной Армии по шрапнельной стрель­бе. Он мне понравился, действительно, стрелок от Бога. Во время войны шрапнельной стрельбы уже практически не было, шрапнель сняли с производ­ства, потому что пошли дистанционные механические взрыватели. Я же любил и просил дать мне шрапнель, а поскольку шрапнель обычно не зака­зывали, то я брал побольше. Когда немцы пошли в психическую атаку, мне удалось её отразить, уло­жив немцев двумя батареями на удар: одна — ос­колочно-фугасными, и другая — шрапнелью. Так солдаты, когда увидели атаку, говорят: «Смотри, психическая, как в «Чапаеве», как у Капеля».

Сталин подарил мне книгу Даниеля Дефо «Ро­бинзон Крузо» с надписью «Дружку моему Томику с пожеланием ему вырасти сознательным, стойким и бесстрашным большевиком». И добавил: «Каким был твой отец». Для меня это — закон жизни. От него я не отступил. Сознательным — значит знать, почему. Стойким — не гнуться по ветру и обстоя­тельствам. И бесстрашным. То есть не бояться.

Е. Г.: Как Вы думаете, чувствовали ли Светлана[3] и Василий свою избранность или значимость?

А. С.: Светлана была очень скромной девочкой и не любила, когда говорили о какой-то её элитарности. Как-то няня, когда Светлане было лет девять, сказала: «У нас Светланочка будет совнаркомша». А Света сразу: «Никогда! Не хочу! Не буду!»

Она имела свою компанию: очень дружила с Марфой Максимовной Пешковой, потом у нее была подруга Левина, школьные подруги были.

Василий был властолюбивым мальчиком, а материально абсолютно бескорыстным. Он мог все отдать, что у него было, даже если за это ему могло попасть. Всегда старался товарищам что- то подарить, если даже ему и самому эта вещь бы­ла нужна. «За други своя» он готов был «живот положить». Василий, будучи школьником, мно­го дрался, но никогда не дрался с теми, кто был слабее его или моложе. Дрался со старшими по­сле какого-нибудь спора или обиды, нанесенной слабому. Он был «слабозащитником». Ему часто доставалось, его колотили крепко. Он никогда не жаловался и, уверен, считал позором пожало­ваться, что ему крепко досталось. Он был добрым мальчиком, в отношении товарищей у него была ласковость, с возрастом она прошла.