Александр Молодчий - Самолет уходит в ночь

— Бомбят, ребята! — первым подал голос мой близкий друг, тоже, как и я, летчик, и тоже оставшийся на земле, Гаранин.

— Да, уже над целью, — посмотрев на часы, согласился Соловьев.

Собравшись небольшими группами, мы высказывали свои соображения о действиях самолетов, находившихся в полете. Фантазировали, рисовали боевую обстановку над целью. В общем-то, как мальчишки, играли в войну. Мысленно.

Конечно, мы были полностью уверены в успехе наших товарищей по оружию. Праздновали их победу. И еще сильнее переживали, что сами остались на аэродроме. Через несколько томительных часов ожидания некоторые уже стали возмущаться и даже высказывать вслух упреки в адрес высших штабов. Этак, мол, и война может кончиться, а мы на боевое задание не слетаем!

Подошло время возвращения улетевших самолетов на свой аэродром.

— Через пять минут будут, — снова авторитетно заявил Гаранин.

И опять посмотрел на часы Соловьев. Согласился. Но промолчал.

Нам не терпелось узнать от боевых товарищей о первом вылете, о войне. Все взоры — на запад, ждем появления самолетов. А их все нет и нет...

Наступало — как-то уж слишком медленно, робко, неуверенно — новое утро. И не те красоты его, что вчера. Да и где они, красоты?! Сколь неожиданно и грозно разметала их война. Если гром в душе — не до музыки. Если гнев в глазах — не до пастелей и акварелей. Так было в те первые дни. Это уже потом выровняется, уравновесится состояние души. Потом и война научит по-своему ценить все. В том числе и красоту родной земли.

* * *

Вскоре короткая июньская ночь кончилась. Маленькая, узенькая полоска рассвета на востоке, словно чувство тревоги в наших сердцах, разрослась во все небо.

Как же так?! Расчетное время полета давно уже истекло, а на аэродроме все еще ждут улетевших на первое боевое задание. Где они?!. Что с ними?! Из двух эскадрилий на аэродром не возвратилось ни одного самолета!

«Что же произошло?» — думали мы. Предположений было много, но никто ничего конкретно так и не мог придумать. Сбиты?.. Такое нам и в голову не могло прийти! Может, у них другое задание, о котором мы не знаем. Так в тревожных догадках и пришло к нам утро второго дня войны.

Прибежал посыльный.

— Лейтенантов Малинина, Полежаева, Нечаева, младших лейтенантов Молодчего, Гаранина, Соловьева вызывают в штаб полка, — передал он.

Прибыли в штаб. Доложили. Там уже находились командиры эскадрилий капитаны Степанов и Брусницын. Самые опытные в полку летчики, уважаемые всеми.

Михаил Брусницын воевал на Халхин-Голе. Вон шрамы на обгорелом лице, орден Красного Знамени на гимнастерке — боевое подтверждение былого.

А сами летчики хмурые. Такими я их раньше никогда не видел. Наверное, боевая обстановка влияет, подумал я. И то и другое. Оказалось, они уже знают подробности о вылете наших двух эскадрилий.

— Что же там? — первый наш вопрос.

— Худо дело, хлопцы, — капитан Брусницын словно ушат холодной воды вылил.

— Да нет, не сбиты наши, все целы, — поспешил успокоить нас капитан Степанов.

— А где же они?

— Две эскадрильи?! — нетерпеливо в один голос поинтересовались мы.

— Кто где, — ответил на то Брусницын и махнул рукой.

Вскоре мы узнали все подробности. Боевой вылет был удачным. Бомбы все легли точно на цель. А вернуться на свой аэродром никто не смог. Так, оказывается, тоже бывает.

В двух словах изложить причины этого просто невозможно. Только вся наша будущая боевая работа с первого дня войны и до победы — объяснит это.

Говорят, что первый блин всегда комом. Но ведь здесь — война. И речь идет о жизни и о победе. А тут неудача. И причины разные. Да, к началу войны у нас был определенный опыт. Ведь сколько учились. И теории. И летали сколько! Осваивали опыт предыдущих схваток и на земле, и в воздухе. Ясно, что все, приобретенное вчера, — бесценное богатство, да еще в сочетании с теоретическими познаниями. Ведь овладеть богатым опытом предшественников — лишь одна сторона дела. Опыт нужно обновлять, умножать, обогащать соответственно с новыми требованиями, современными достижениями технической мысли, военной науки.

К сожалению, как мы это поняли значительно позже, уже в зрелом возрасте, не все у нас в авиации тогда руководствовались этой истиной, не все проявляли инициативу и творчество Все это я говорю не для того, чтобы дать оценку всем и вся или обвинить командование нашего полка в неудаче первого боевого вылета, нет, это было бы несправедливо.

Но факт остается фактом. В полку уделили максимум внимания точному выходу экипажей на цель. Это было обеспечено визуальным полетом. И экипажи поработали отлично На железнодорожный узел вышли в вечерних сумерках. Цель была как на ладони.

А ведь еще предстоял и обратный полет. Он приходился на ночь. Возвращаться надо было над затемненными городами, мелкими населенными пунктами. Как ориентироваться в темноте? Хорошо, что хоть ясно очерчен горизонт. На небе — ни тучи. Звезды. А вот ориентировку экипажи все-гаки потеряли. Заблудились, не нашли свой аэродром. Тогда самолетная радионавигация была только в стадии освоения. Она единственная могла бы выручить. А выручила короткая июньская ночь. На самолетах хватило бензина дотянуть до рассвета. И все экипажи, как только стало светать, произвели посадку на первых подвернувшихся аэродромах. Несколько самолетов, так и не успевших определиться, вынуждены были сесть на колхозные поля.

Вот такие новости ждали нас в штабе. Все эти выводы и уроки делали да извлекали мы уже позже, не так повзрослевшие, как помудревшие. А тогда в штабе разговор был коротким. Нам вручили пакет и приказали:

— Выезжать сегодня!..

Сегодня — значит немедленно. Так воспринимался приказ. Поспешили на вокзал, и через час уже вся наша группа сидела в вагоне.

Гудок паровоза. Если говорили потом — тревожный гудок, то в этот момент он был поистине тревожный.

Обычно летные компании — веселые, говорливые. А сейчас все молчали. Думали. Вспоминали. Ждали будущего, будто прощались с прошлым.

Вспоминал и я. Не знаю почему — детство. Я родился на третий год после революции. В Луганске. Детские годы, понятное дело, были несладкими Время было трудное, суровое. Отец работал на заводе. В нашей семье четверо детей, а заработок у отца небольшой, да еще карточки на хлеб. Родители — люди сознательные — говорили детям, что нужно потерпеть, объясняли, почему не хватает хлеба, и мы терпели, ждали лучшего.

Тогда же случилось такое, что и не расскажешь. Ночью, когда все спали, в квартиру забрались воры и утащили все, что могли взять, заодно и одежду. Какой она там ни была, но была она последней Остались в том, в чем спать легли. Двое суток мы все сидели дома. Отец на работу не ходил. Надеть-то нечего. На третьи сутки пришли рабочие с завода, где трудился отец. Заволновались там. Куда, мол, человек пропал? Узнав, в чем дело, принесли ему одежду, да и нам соседи дали кто что мог.