Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков

и напоминая, как самоотверженно носила мне на второй этаж жратву, когда я лежал пластом с обгоревшей спиной. Мне стало совестно: если Башашкин сразу выдал мой секрет тете Вале, то почему я не могу поделиться своей личной тайной с этой новоафонской занудой, лишь бы отстала.

– Да ты что! – Она аж порозовела от приобщения к кошмару. – Я так и знала! Он их прирежет!

Присоединившись к Батуриным, мы увидели на насыпи среди железнодорожных рабочих Диккенса, он орудовал все тем же огромным гаечным ключом, его могучая спина лоснилась от пота. Посовещавшись, мы пришли к выводу, что ему тоже надо сообщить о случившемся, так как похищены не посторонние лица, а курортники, снимающие койки у его снохи, а значит, в случае чего и ему придется отвечать по закону.

– У невестки, – поправила тетя Валя.

– Какая теперь разница! – махнул рукой Башашкин. – А он ей тогда кто?

– Деверь.

– Как ты все это помнишь!

Мы отозвали Тиграна в сторону и, понизив голос, поведали ему о несчастье, причем детали похищения красочнее всех описывала Лиска, мне даже стало досадно, ведь можно подумать, это она, а не я, подсмотрела преступление, рискуя жизнью. Пришлось, чтобы восстановить справедливость, вынуть из мешка и предъявить Иннину босоножку. У деверя от ужаса бакенбарды встали веером, он даже понюхал плетеную туфельку, словно собирался взять след. И вот уже впятером мы помчались на улицу Орджоникидзе. Впереди несся, прихватив свой тяжеленный инструмент, Диккенс. Его в этой истории, по-моему, больше всего грела возможность по уважительной причине вновь предстать как ни в чем не бывало перед казачкой, поставившей вроде бы точку в их отношениях ударом медного таза по голове.

Под виноградным навесом Машико, Нинон и Карина утешали Давида, узнавшего об отъезде Нели. Он был так растерян, словно обнаружил на месте своего продмага котлован с лягушками. Губы дрожали. В воздухе пахло коньяком и валерьянкой. Казачка в момент нашего появления горячо объясняла ему: если он хочет иметь гарем, то лучше переехать в Среднюю Азию, а здесь, у нас, мужику по закону полагается только одна баба. Надо выбирать! Видимо, в наших лицах было что-то необычное, зловещее, поэтому Нинон сразу замолкла, все трое с тревогой уставились на нас, и только несчастный завмаг смотрел в пустоту зрачками, неподвижными, как шляпки вбитых гвоздей. Башашкин толкнул меня в бок, и я молча выложил на стол все, что осталось от бедной Инны.

– Мурман? – мертвым голосом спросила Машико и приготовилась заплакать. – Я же их предупреждала…

– А шлёпку где нашли? – уточнила Нинон.

– На Голом пляже, – выпалила осведомленная Лиска. – Их избили и увезли на двух «Волгах»!

– На «Волге» и газике, – скромно поправил я. – Надо в милицию заявить!

– Ну какая милиция, Юрастый, – вздохнула хозяйка. – Жаль, конечно, Агеича, хороший был дядька, добрый…

– Да, таких квартирантов теперь днем с огнем не сыщешь, – согласилась вдова, сняла свои толстенные очки и вытерла слезы концом черного платочка.

– Сестры Бэрри – тоже неплохие девушки, – добавила тетя Валя. – Шалопутные, но это по молодости. Им бы еще жить да детишек рожать.

– А их-то за что? – горестно воскликнула сердобольная Карина.

– Они свидетельницы, – вздохнул Башашкин. – Куда ж их теперь девать?

– Говорила я этим дурехам, если с Мурманом спутались, хвостом уж не вертите! Сидите смирно. Он же от ревности бешеный, я знаю… – вздохнула Машико.

– А что с магнитофоном? – деловито спросил Мишаня, он подкрался и жадно слушал наш разговор.

– Его больше нет, – скорбно ответил я, – разбили вдребезги, всё в разные стороны разлетелось.

– Неужели ничего нельзя сделать? Это же зверство, средневековье! – всхлипнула Карина.

– Нет, в хлам расколотили, не починить…

– Да я не об этом! Я о людях! – заплакала она. – Закончу училище и в Россию уеду. Не буду я тут жить, не буду!

– Сначала закончи!

– Я с ним поговорю… – вдруг тихо и мужественно произнес Диккенс, молчавший до сих пор.

– Сиди уж, витязь в козлиной шкуре! – нахмурилась Нинон. – Сам хочешь без башки остаться?

– Тигран, не дури! – поддержала Машико.

– С каких это пор, Нина Егоровна, вас стала беспокоить моя голова? – гордо спросил смельчак, и все посмотрели на шишку, синевшую на его загорелом лбу.

– А если все-таки собрать и склеить? – спросил Мишаня с набитым ртом.

– Ты что жуешь, поганец? – воскликнула его мать.

– Сулугуни.

– С ума сошел! Я же Агеичу купила! – ахнула она.

– Ему теперь не надо… – рассудительно ответил обжора.

Потом все вместе инструктировали Диккенса, что и как следует говорить Мурману, если, конечно, похищенные еще живы. Добрюха – надо обязательно сказать – большой человек в Москве, и его исчезновением может заняться КГБ, а с этой организацией шутки плохи. Тут никакое родство с Гурамом не прокатит.

– Не смешите мои тапочки! Мурман не дурак, – усомнилась Нинон. – Большие люди на Госдаче отдыхают, а не в частном секторе. Они совсем другие. Я-то знаю, видела, я за ними грязь вожу.

– Может, намекнуть Мурману, что кто-то видел, как он увозил Агеича и девушек? – предположила Машико.

– Кто видел? Зачем? – Я похолодел, вспомнив злоключения Тото.

– Нельзя про это, докопаются, узнают, – отвергла предложение тетя Валя. – Я перед сестрой за Юрку отвечаю! Ни слова!

У меня отлегло от сердца.

– Ты вот что, Тиграша, скажи ему, – посветлела лицом вдова, – что у них ничего такого не было, просто по-соседски время проводили, дурачились – курорт как-никак. Я могу подтвердить, что сестры все время спрашивали, когда Мурман вернется, когда прилетит?

– Ага, на крыльях любви. Дурак он, что ли? – усмехнулся Башашкин. – Зачем тогда они на Голый пляж поперлись? Как они там загорали – в приличном виде?

– В приличном, – кивнул я. – Только Римма без лифчика…

– Ну вот вам!

Поняв, что никаких путных советов от нас не дождешься, Диккенс встал, положил на плечо гаечный ключ и твердо сказал:

– Ладно, на месте соображу. Семь бед – один ответ!

– Переоденься, черт немытый, забыл, к кому идешь?! – покачала головой Нинон. – И железяку свою брось от греха подальше!

– Как скажете, Нина Егоровна!

– Ладно, пошли провожу тебя, лешего, заодно в больницу с почты позвоню: пусть Пахан приезжает. Они с Мурманом когда-то корешами были, может, уговорит его, если не поздно. Ох, боюсь, он этих сестер Бэрри своим уродам подложит для науки. Не дай бог! Босоножку-то спрячьте, а лучше выкиньте – к чертям собачьим.

– Я тоже пойду, – очнулся Давид. – Не помню, закрыл лавку или нет… – Он встал, пошатываясь.

– Смотри, влюбленный пингвин, вынесут у тебя весь товар – не расплатишься! – предостерег Башашкин.

42. Река ниоткуда

Все разошлись, кто куда. За столом остались только я