Альфа Лиры. Записки русского морского офицера - Николай Васильевич Лукьянович

И в аравийском урагане,

И в дуновении Чумы.

Все, все, что гибелью грозит,

Для сердца смертного таит

Неизъяснимы наслажденья –

Бессмертья, может быть, залог!

И счастлив тот, кто средь волненья

Их обретать и ведать мог.

Все верно, кроме упоения, в наше время быть растерзанным одурманенными и потерявшими человеческий облик бандитами, – невелика честь. Впрочем, смерть никогда и ни у кого не спрашивает согласия, – она единственная высшая справедливость в этом мире. Эти бессвязные мысли проносились и уходили непонятно куда, особенно когда Ольга Дмитриевна уходила от меня рано утром.

– Что же, пора возвращаться к реальности, – думал я, – а она, увы! жестокая и беспощадная. Я обязан и должен помочь ей выбраться из России и помочь таким образом, чтобы ей не пришлось в той же Франции работать официанткой или, не дай Бог, пойти на панель.

В начале августа, точнее, 5 числа, я зашел в военный госпиталь, где ранее познакомился с сыном моего давнего приятеля, погибшего при Цусиме, лейтенантом С. Он уже почти выздоровел, и я пригласил его, а также его сослуживца мичмана Б. к себе домой, и они, конечно, с радостью согласились.

На следующий день рано утром я прибыл в Севастополь и мне удалось попасть на прием к своему давнему, еще с Морского училища знакомому, а ныне вице-адмиралу и начальнику морского управления при штабе генерала Деникина (то есть, по сути, командующему флотом) Александру Михайловичу Герасимову. Мы с ним близко сошлись в японском плену и вместе из него и убыли.

Принял он меня без промедления, и мы дружески обнялись. Без долгих предисловий, понимая как дорого его время, я изложил ему суть своей просьбы: готов передать свою яхту на нужды Белого флота, но только с условием, что она уйдет во Францию с моей родственницей и я назвал фамилию Ольги Дмитриевны.

– Но желательно, – добавил я, – чтобы яхтой управляли те офицеры, которым я доверяю лично, потом они могут на ней вернуться обратно.

И я назвал фамилии своих знакомых.

Александр Михайлович сразу принял мое предложение и, немного смущаясь, попросил взять во Францию его падчерицу Марию и еще двоих ее подруг – дочерей морских офицеров. Я с радостью согласился, мест на яхте для шестерых человек было вполне достаточно.

– Я обязательно оформлю вашим протеже служебную командировку во Францию в наше представительство в Париже. Что касается вашей яхты, то пусть она останется во Франции. У вас, насколько я помню, есть знакомые французские офицеры, которые помогут со стоянкой.

– Безусловно, – ответил я, – я сегодня же напишу им письма.

– Вот и чудненько, – Александр Михайлович поднялся с кресла. – Я рад, Николай Викторович, что мы остались друзьями.

– А как же иначе? – ответил я.

– Иначе? – он вскинул брови. – Иначе бывает чаще, чем мне бы хотелось, – с горечью промолвил он. – Я не буду вам говорить, чтобы вас не расстраивать, сколько наших с вами общих знакомых находятся по ту сторону и, что самое печальное, не всегда вынужденно. Возьмите хотя бы братьев Беренс, один из них – Евгений Андреевич – начальник морского генерального штаба у большевиков, другой – Михаил Андреевич – служит у Колчака. Впрочем, вы наверняка об этом знаете. Есть и такие, которые не захотели участвовать во всей нашей российской дикости и просто уехали, как наш общий с вами сослуживец контрадмирал князь Владимир Владимирович Трубецкой. По-своему они тоже правы, ведь в гражданской войне нет победителей, как говорили еще древние римляне, а есть только побежденные. Впрочем, те, кто служит у красных, возможно, понимают ситуацию лучше, чем мы. После падения монархии России нет, а когда она возродится – Бог знает.

– Вы предполагаете, она возродится?

– Конечно, Россия слишком большая, чтобы ее можно было проглотить сразу. Поставят красного царя и будут править из-за кулис, как это было в Индии при империи Великих Моголов. Но мы-то с вами в любом случае обречены, Николай Викторович, – почему-то улыбнувшись, заметил вице-адмирал. – Вы бы тоже уехали, – то ли вопрошающе, то ли утвердительно продолжил он.

– Нет, Александр Михайлович, – ответил я, – у меня еще много дел в России.

– Понимаю, понимаю. Ну что ж, – протянул мне руку вице-адмирал, – это ваш крест и не сомневаюсь, что вы его пронесете с достоинством. Я сегодня же дам распоряжение об оформлении командировки вашим протеже. Валюты дадим им немного, не взыщите – времена такие.

– Это неважно, Александр Михайлович, я им помогу сам.

– Хорошо. Пусть прибудут завтра в штаб флота.

Мы обнялись на прощанье. Этим же вечером я принял у себя лейтенанта С. и мичмана Б., одетых в новенькую, с иголочки, форму офицеров российского императорского флота. Как они умудрились ее сохранить, одному Богу известно. После ужина молодые офицеры отчаянно веселились и поочередно ухаживали за Ольгой Дмитриевной, и ей, безусловно, было приятно это внимание.

– Ну что ж, – с легкой грустью подумалось мне, – у нее будет прекрасная возможность выбрать спутника жизни по душе.

В конце вечера, когда солнце уже погрузилось в море, я прервал их общение.

– Господа, – обратился я к офицерам, – завтра вам надлежит прибыть в штаб флота и получить документы на командировку во Францию. Заметив на их лицах недоумение и некоторое замешательство, – я добавил, – потом вы возвращаетесь сюда ко мне за дальнейшими инструкциями.

После небольшой паузы, прерывая неловкое молчание, я сказал, улыбаясь:

– Все вопросы, господа офицеры, после возвращения из штаба флота.

Они дружно поднялись и, откланявшись, тотчас ушли.

Ольга Дмитриевна, как обычно, пришла ко мне и в эту ночь, а рано утром с легкой улыбкой прошептала:

– Вы были необыкновенно нежны сегодня, Николай Викторович.

После завтрака мы долго молчали, я не знал, как ей сказать о принятом мной решении. Но все-таки, пересилив себя, я вынужден был начать этот невыносимо трудный разговор.

– Ольга Дмитриевна, – обратился я к ней с каким-то смутным ощущением вины, – я очень хотел бы, чтобы вы поняли меня правильно. Вы вчера познакомились с офицерами, которые в ближайшее время уйдут во Францию на моей яхте. Вы должны покинуть Россию вместе с ними и там остаться. Кроме вас на борту будут еще три барышни, дочери морских офицеров, ваши ровесницы. Здесь теперь находиться небезопасно, скоро сюда придут большевики и начнется все то, что вы пережили в Петербурге, а может быть, еще и хуже. Я остаюсь здесь, – и, видя ее замешательство, после паузы добавил, – пока остаюсь.

Она молчала, только легкие слезинки покатились из глаз. Я не помню, сколько времени продолжалось это молчание, мне казалось, что оно никогда