Будни добровольца. В окопах Первой мировой - Эдлеф Кёппен

за едой.

Пересчитал тарелки: семь. Да ладно!

Тут из соседней комнаты с приветливой смущенной улыбкой вышла женщина. Внесла белую супницу, отвесила гостям дружелюбный «бонжур» и поставила еду на стол.

Холле, предполагаемый владелец отеля, сунул нос в горшок, заметив при этом:

– Мадам, картошка, pomme de terre[12].

Старуха живо кивнула головой:

– Oui, oui, camérad, Cartoffln[13].

Она усмехнулась Райзигеру и сказала:

– Bon deutsch ich, n’est ce pas[14]?

Райзигер поклонился:

– Très bon, très bien[15], я не знаю точно, как это будет по-вашему, мадам.

Рабс засмеялся:

– Ребятки, вы тут проживаете прям как дерьмо в цветочном горшке. Нам бы на чердаке тоже такую мамашу. Она вам тут всё готовит?

Холле поджал губы:

– Погоди, лучшее еще впереди.

Тут он крикнул вслед старухе, которая быстренько ретировалась:

– Мадам, а пусть Мари придет. Моя невеста, n’est ce pas[16]?

Мадам с усмешкой обернулась в дверях:

– Non, non, monsieur, nix Braut, seulement mademoiselle Marie, compris[17]?

Вошла девушка.

В руках у нее миска с картошкой. Она чувствовала себя непринужденно, подошла к столу и слегка кивнула двум артиллеристам.

Холле откашлялся:

– Мадемуазель Мари, это месье Рабс, а малыша зовут Райзигер.

Все громко рассмеялись. Девушка не позволила себя смутить. Она взяла ковш и наполнила тарелки пятерым солдатам, себе и матери.

Потом все поели.

Райзигер смотрел на Мари. У нее были черные вьющиеся волосы с пробором посередине, маленькое личико с темными глазами и румяными щечками. Одета она была бедно, но трогательно опрятно.

Райзигер размышлял: «Эти люди уже почти полтора года как отрезаны от родины, не в силах обеспечить себе ничего, кроме пропитания. Бедняги…»

За едой он был не очень разговорчив. Рабс больше развлекал ездовых.

Холле иногда протягивал руку через стол и шутливо пытался погладить руку Мари. При этом Райзигер видел, как беспокойно бегали глаза ее матери. Мари, не говоря ни слова, лишь отдергивала руку и улыбалась.

После ужина мать принесла большой кофейник, а Мари расставила чашки. Солдаты курили и болтали.

Райзигер не мог говорить. Он чувствовал себя неуверенно и хотел уйти. Рабс рассердился:

– Здесь как будто у мамаши дома, останься!

Он взглянул на Холле:

– Или еще раз встретимся вечерком?

– Если хочешь, на лодке можем покататься. За деревней есть канал. А, Райзигер?

– Давай.

Холле улыбнулся Мари:

– Разве это не bon, mademoiselle, parti Kahn[18]?

Мари встала и вышла из комнаты:

– Nix promenade Kahn[19].

9

Поездка на лодке состоялась. Сразу за деревней пролегал канал. Прекрасное русло, мягко вписанное во фламандскую серость нежного, грустного пейзажа.

Трое ездовых, Рабс и Райзигер встретились под вечер у железнодорожного моста, разломанной аркой нависшего над водой на выезде из деревни. На берегу лежали две старые лодки.

Холле с важностью взял слово. Естественно, все шестеро в лодку не влезут. Он предложил такое распределение: двое ездовых и Рабс – в одной, он с Райзигером – в другой. Сплавимся на них, как на гондолах, до Ланса. Рядом с солдатским кладбищем есть пивнушка с настоящим коньяком.

– Итак, место встречи… – позвал он и мягко отвел Райзигера в сторону, – кафе «Империаль Ланс». Отчаливайте, я сразу следом от берега оттолкнусь.

Без лишних слов все сели по лодкам, как он велел.

Первые оттолкнулись и скрылись.

Райзигер остался наедине с Холле. Тот колебался, тихонько поглаживая веслами воду.

Как тихо было кругом! Легкий ветерок, узкий месяц, еще не взошедший, слабо отсвечивал в небе. Райзигер блаженно разглядывал серебристый серп.

Он даже напугался, когда Холле прошептал:

– Итак, они уже parti[20]. Мне нужно взять с собой мою Мари, понял, камрад? Глянь, вон она ждет там, на повороте.

Его Мари? Райзигер ничего не ответил. Его Мари? Ах да, девчонка из их пристанища!

У него стало горячо в глотке:

– Так мне предстоит прокатиться на лодке с девчонкой?

Вновь послышался голос Холле. Он был заметно мягче, немного хрипловат:

– Не суди об этом сразу строго, Адольф. Видишь ли, камрад, мне тридцать четыре. Да и дома, ну так вышло, не встретилось мне ни одной стоящей. В общем, так сложилось, появилась Мари. Ты не думай про coucher[21] и всякое такое. Камрад, это не так и важно. Но она мне правда нравится. Точно говорю тебе, нравится.

Тихие гребки. Райзигер хочет что-то сказать. Но не знает что.

Холле снова ведет веслами по воде. И начинает снова:

– А, да ты, наверное, думаешь про францманов? Эх, Адольф, нельзя делить девушек на француженок и немок. Если она тебе нравится, абсолютно на это плевать, верно?

Послышался тихий свист.

– Это Мари.

Лодка поворачивает.

Райзигер видит ее. Она робко стоит у дерева. Заметив, что лодка причаливает, она встает:

– Пьер?

Голос Петера Холле становится еще мягче:

– Мари.

Райзигер плотно прижимается к скамейке.

Лодку качает. Легкие шаги:

– Oh mon Pierre – cher Pierre[22].

Мари безвольно бросается в объятия Холле. Тот притягивает ее к себе.

Райзигер угадывает, что они целуются.

Лодка идет посредине русла.

Шепот:

– Mon Pierre… О, ты, Мари…

Райзигер берется за весла. Погружает их поглубже. Лодка ускоряется одним рывком.

– Что ж, пожелай моему товарищу доброго вечера, bon soir[23], Мари, – слышит Райзигер.

Лодку качает.

Райзигер чувствует, как нежная рука соскальзывает с его предплечья. Их пальцы встречаются. Он берет руку и сжимает ее:

– Bon soir.

Холле произносит:

– Гутен абенд[24].

– Гутеннабт, – повторяет Мари. Тут вдруг она залезает рукой Райзигеру в шевелюру, взлохмачивает его: – О, гут волос, ошень мяхки.

Холле смеется:

– Осторожно, Адольф, она в тебя влюбляется.

Райзигер хватается за лоб.

– Но мадемуазель… – неуверенно бормочет он.

Он хочет убрать руку, но тут она хватает и ведет его рукой. Останавливает. Райзигер чувствует: это грудь. Его трясет. Чужая рука остается на его запястье. И он должен, должен сжать пальцы.

Холле, нетерпеливо:

– Ну, Мари, viens ici[25].

Райзигер чувствует: это теплая грудь.

Рука гладит его запястье. Девушка плотно прижимается к его телу.

Холле:

– Мари!

– Un moment[26], месье, – настойчиво раздается ее тихий голосок.

Райзигер переполнен счастьем.

И всё ж не стоит расстраивать Холле.

– Идите же, – умоляюще говорит он.

Вдруг Мари тяжело падает на него. Ее рот касается его уха, щеки, прижимается к его рту. Припадает к нему.

Он понимает, что не в силах встать, не в силах защищаться. Он впивается зубами в губы девушки. Тело разжигает тело.

Лодку качает.

Райзигер приходит в себя.

– Ну всё, иди уже к своему Петеру, – резко говорит он и отталкивает Мари от себя в