Святые старцы - Вячеслав Васильевич Бондаренко

- Как так?! Хорош же вы сынок!

- А что же? - возразил полковник. - Она мне ничего не доставила, все имение раздала, потому и я потерял ее из виду.

Отец Лев покачал головой:

- Ах, полковник, полковник! Что мелешь?.. Мать тебе ничего не доставила, а всё прожила. И как это ты говоришь, что она все раздала? А вот об этом-то ты и не подумаешь, что она едва могла перенести удар лишения твоего родителя, а своего супруга; и с того времени и до настоящего стоит пред Богом, как неугасимая свеча, и как чистая жертва посвятила свою жизнь на всякое злострадание и нищету за благо своего единственного сына. Вот уже около тридцати лет она проходит такой самоотверженный подвиг. Неужели же эти ее молитвы - не наследство? У многих генералов, при всех изысканных средствах, дети не лучше прохвостов, а Яшенька и без средств, да вот полковник!

Кульнёв был глубоко потрясен этой речью. Он взглянул на иконы и... зарыдал. Заплакали и стоящие рядом офицеры. Слова старца тронули душу каждому.

- Отец мой! - произнес полковник и опустился перед иеросхимонахом на колени. - Вы оживили мой дух. Чем более я старался пренебречь именем моей матери, тем более стеснялась душа моя. Я усиливался убить веру во все святое; и если я не отчаянный, то меня удерживал авторитет, которым я во всю мою жизнь дорожу. Отец мой! Вы меня воскресили. Я теперь ясно вижу попечительность о мне Промысла Божия. Скажите же мне теперь, когда и где я могу видеть мою молитвенницу-матушку?

- Поезжай в Болхов, - отвечал старец.

Мать полковника Анастасия Степановна действительно жила в Волхове. Она уже давно приняла монашеский постриг и схиму с именем Анастасия. Приехав к ней, офицер робко попросил доложить, что ее сын Яков желает ее видеть, и услышал голос матери:

- Яшенька, Яшенька, голубчик мой! Иди сюда, я не могу встать, вот уже несколько лет нахожусь в сидячем положении...

Увидев в кресле парализованную мать, полковник упал на колени, рыдая, подполз к ней и целовал ее руки и ноги. С того времени он содержал мать до самой смерти и принял у нее родительское благословение на брак. А о словах отца Льва, преобразивших его жизнь, Кульнёв говорил так: «О, я их никогда не забуду, передам их своим детям и потомству». Умерла схимонахиня Анастасия (Кульнёва) в июне 1847 года; ее сын прислал в Волхов 200 рублей, и на эти деньги в 1853-м был расширен Всехсвятский храм Волховского Вогородичного монастыря.

В другой раз в Оптину приехал ректор духовной семинарии. Когда ему предложили встречу со старцем, он ответил: «Что я с ним, мужиком, буду говорить?» Но встреча все-таки состоялась. И первой фразой, которую произнес отец Лев, была:

- Ну, что тебе со мной, мужиком, говорить?..

Ректор был и смущен, и потрясен. А поговорив со старцем два часа, сказал так:

- Что наша ученость?.. Его ученость - трудовая, благодатная.

Один помещик хвастался тем, что как только увидит отца Льва, сразу же «поймет его насквозь». Когда он появился в келии старца, тот приставил ладонь ко лбу, словно заслоняясь от солнца, пристально посмотрел на вошедшего и произнес:

- Эка остолопина идет! Пришел, чтобы насквозь увидеть грешного Леонида. А сам, шельма, семнадцать лет не был на исповеди и у Святого Причастия!

После этих слов помещик внезапно расплакался и признался, что действительно семнадцать лет не исповедовался и не причащался.

...Из Мценска в Оптину приехала семья купца Николая Васильевича Ломакина. Его жена Екатерина Ивановна крепко пила, и как ни старался муж, отвадить ее от пьяного зелья не мог. В конце концов решили поехать к старцу.

Только увидев женщину, отец Лев произнес:

- Катя, пойдем-ка я тебя исповедую на живую ниточку.

И сразу же после исповеди болезнь женщины прошла. Вернувшись в Мценск, она не могла терпеть даже запаха вина.

Между тем невзгоды в жизни старца не прекращались. В конце 1840 года он был переведен из деревянного корпуса, выстроенного Желябужским, в другое здание, где жил на покое архимандрит Мелхиседек (Короткий, 1762-1841). Причина была все та же - непрекращающееся паломничество в Оптину людей, жаждущих видеть старца. Так как отец Мелхиседек был человеком необщительным и угрюмым, недоброжелатели, видимо, надеялись, что многолюдства по соседству с собой он не потерпит и будет жаловаться на отца Льва. Но получилось наоборот -архимандрит лишь иногда давал волю старческому ворчанию, да и то не на соседа, а на постоянно осаждавших его посетителей: мол, беспокоят старца Льва!.. А самому старцу говорил:

- Я удивляюсь вашей жизни и беспредельному вашему труду, да еще в вашей старости. Я соглашусь лучше землю копать, нежели толковать с ними, да еще так любезно, что все довольны остаются. О, да поможет вам Бог!

Ученики и последователи старца (главным среди них был Макарий (Иванов), один из героев этой книги; с 1834 года они с отцом Львом составляли своеобразный «тандем» Оптиной) шепотом передавали друг другу еще более грозные слухи - якобы старца переведут в Соловецкий монастырь или вовсе оставят под надзором в больнице

Боровского монастыря. Некоторые приступали к нему с вопросом - что же будет с нами, если вас переведут? На это отец Лев отвечал молчанием. Только отцу Макарию он как-то ответил:

- Не переведут - я здесь умру.

На это отец Макарий предложил написать письмо архимандриту Сергиевой пустыни Игнатию (Брянчанинову), хорошо знакомому отцу Льву, - попросить заступничества в Святейшем Синоде. Некоторое время отец Лев отказывался от предложения, но потом сказал:

- Пиши что хочешь - я подпишу не читая.

Отец Макарий, не мешкая, составил письмо от имени старца. Оно попало к митрополиту Московскому и Коломенскому Филарету (Дроздову), который отреагировал быстро и решительно - написал в Калугу епископу Николаю о том, что «ересь предполагать в отце Леониде нет причины». И тем не менее владыка Николай так и не пересмотрел своих взглядов. На последней встрече со старцем он упрекнул его:

- Ну что, старик, тебе все неймется? Сколько тебе ни запрещай, ты все возишься с этой бестолковой толпой. Пора бы тебе это оставить. Ведь умирать пора.

- Владыко святый, уже ни к чему мне оставлять то, к чему я призван, - ответил отец Лев. - Пою Богу моему, дондеже есмь... Я и гоню их от себя палкой, как вы мне говорили, да вот не слушают! А не угодно