Под сенью храма - Константин Васильевич Беляев

Был он священником и мужа обучил церковной службе. И хорошо стал Федор зарабатывать. А когда умер дядя, Федор заменил его на приходе.　

Обычно батюшки не любят говорить о том, сколько и каких треб они выполняют за день, так как при этом весьма точно можно определить его доход. На прямые вопросы священник в таких случаях отвечает уклончиво: «Да, так, приблизительно…», «И того не будет…» Варвара же Савельевна, напротив, желая похвалиться своим благополучием, выболтала тайну о доходе кормильца: он доставлял в день примерно триста-четыреста рублей.　

— Все бы ничего, да устает страшно. Мой-то не жалуется, а я вижу. Верите, вечером едва лишь до кровати доползает и от еды отказывается…　

Совсем стемнело, когда появился отец Федор. Он возвестил о своем приходе гулким стуком в парадную дверь.　

Приветствовал меня старый приятель любезной улыбкой и лобызанием в уста. Потом полюбопытствовал, не голоден ли, и стал расспрашивать о житье. Услыхав печальную повесть о мытарствах в приходе, сказал с искренним сожалением:　

— Вот, бандитка, скольких людей извела! И смерти на нее нет!　

Потом спохватился и предупредил:　

— Только вы ей мои слова не передавайте. Я ее не боюсь ничуть, а все-таки… У нее, говорят, большие связи, даже в патриархии. Через монахинь, живущих там,　она и не такие дела обделывала. Рассчитается и с вами — это как пить… Да и у меня ктитором сидит вор и нахал. Ни прогнать не могу, ни отучить от воровства. А уж ваша-то, старостиха, в этих делах дока…　

Разговаривал отец Федор вяло: веки его то и дело тяжело смыкались, и долго не мог он заставить их вновь подняться. Я стал прощаться, но тут пришла в голову мысль просить его о помощи:　

— Позвольте приезжать иногда к вам на подмогу. Скажем, по воскресеньям или в большие праздники. У меня в эти дни прихожан почти нет, все к вам, в город устремляются.　

Такого оборота отец Федор не ожидал: он даже проснулся от удивления. Сказал с неохотой:　

— Нет, зачем же вам утруждать себя. Я помощников не прошу, сам управляюсь.　

— А можно ли попросить владыку перевести к вам постоянным вторым священником, — не унимался я, пытаясь найти какой-то выход из распрей с Ольгой Ивановной.　

— Вряд ли это возможно, — холодно и с большим неудовольствием заметил отец Федор. — Вдвоем нам делать нечего. Нет, я категорически против…　

И он открыл парадную дверь.　

Шел одиннадцатый час ночи. Мне предстояло пройти шесть километров. Раздосадованный моей назойливостью и покушением на доходы, отец Федор не предложил мне остаться переночевать. С грустью подумал я, что и у этого собрата нет ни капли веры в евангельскую мораль. Как и многие из нас, он приспособил ее служить своим корыстным целям.　

Эта мысль меня как-то успокоила, и я зашагал по безлюдным улицам спящего города, соображая на ходу, как быстрее выйти к дороге, которая приведет домой.　

30 июля

Я не писал больше недели. Да и о чем писать? О своем возмущении и бессильной злобе?　

Ясно одно: просить помощи у владыки бесполезно. От клеветы он меня не спасет.　

Самыми фантастическими нелепостями, невероятными сплетнями окружено в деревне мое имя. О «похождениях» батюшки только и разговору. Старушки приходят в церковь только затем, чтобы с укором посмотреть на меня, покачать головой, презрительно и сурово поджать губы. Будто я и в самом деле совершил что-то постыдное!　

И некуда укрыться от грязной клеветы. Попробовал спрятаться от людей в лесу, бродил там с утра до вечера. Но через день появилась новая версия о моих «похождениях». Оказывается, уединенные прогулки я использовал для свидания с женщинами, с которыми якобы заранее договаривался, давал деньги на вино и закуску и пьянствовал весь день, а к вечеру чуть ли не на четвереньках полз в сторожку.　

Я перестал ходить в лес. Тогда было придумано новое издевательство.　

По ночам в окно стали стучаться забулдыги и горькие пьяницы, упрашивали дать им пол-литра, за что соглашались платить, сколько потребую, и еще обещали поднести сто граммов, по уговору. Я просил их уйти, но просьбы не действовали. Пьяницы без конца твердили, что им доподлинно известно, будто я гоню самогон, и требовали, чтобы я перестал куражиться. Горланили они под окном почти до утра, а когда уходили, я все равно не мог уснуть от нервного расстройства.　

Бывало и так, что по утрам я находил у крыльца битую посуду из-под водки, засаленные карты, изорванное женское платье или белье, подброшенное чьими-то грязными руками.　

Ко мне перестали обращаться верующие по каким-либо требам. По наущению Ольги Ивановны, монахини перехватывали верующих на улице и под строгим секретом, сообщали, что батюшка продался антихристу, и нет у него настоящей благодати, и службу он служит не так, и крестит не по правилам.　

Хотел было я снова попроситься к отцу Федору хоть на время и без всякой оплаты, лишь бы доброе имя свое восстановить, и уж совсем собрался написать письмо, как вдруг получил от него послание вместе с вложенной какой-то запиской.　

Отец Федор писал:　

«Любезный собрат мой!　

Получив о вас нелестное известие, весьма удивлен непотребным вашим поведением. Матушка моя, Варвара　Савельевна, даже расхворалась оттого, что, не ведая истины, принимала вас в доме нашем, как родного. А я так расстроился, не знаю, что вам и сказать. Как-то отнесется ко всему этому владыка?　

Кто эта женщина?　

Советую, оглянитесь, коли заблудились!　

Остаюсь иерей Федор».　

В записке, нацарапанной малограмотным человеком, было сказано:　

«Дорогой батюшка, отец Федор, наставник и отец наш! Когда пришла я от церкви в прошлую субботу, то вся горела и не знала, куда подеться от стыда. А потом решила вам рассказать про нашего батюшку Константина. Ведь он меня всю общипал, так что тела синяками изойшла.　

А вас прошу: повидайте его и скажите «как тебе не стыдно, ты же батюшка, а не кобель старый».　

И еще скажите, что таких батюшек гнать надо.　

Раба божия Агапа.　

Ольга Ивановна сказывала, чтобы молчала про то, а я не послушалась все равно ее…»　

Отвечать отцу Федору я не стал. Что же писать, когда он «растерялся», а матушка «расхворалась»? Ясно: ни за что не протянет он руку помощи своему любезному собрату.　

Чего же мне еще ждать?　

1 августа

Утром побывал у меня Корней Иванович, муж близкой приятельницы Ольги Ивановны.　

Вошел он в сторожку, соблюдая всяческие предосторожности: выглянул в сенцы — нет ли кого, плотно прикрыл за собою