Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

был, так и остался либералом, что доказывает хотя бы покровительство людям неблагонадежным, в том числе Пушкину.

Учитывая, чем чревато подобное обвинение, Воронцов поспешил оправдаться – написал письмо царю. Послал его, с просьбой передать по назначению, любимцу царя, начальнику штаба 2-й армии генералу П. Д. Киселеву, находившемуся в то время в Петербурге. Надеясь, что Киселев замолвит за него слово, в письме к нему приводил свои оправдания. «Что же касается тех людей (т. е. тайных недоброжелателей. – А. Г.), я хотел бы, чтобы повнимательнее присматривались к тому, кто в действительности меня окружает и с кем я говорю о делах. Если имеют в виду Пушкина, то я говорю с ним не более 4 слов в две недели, он боится меня, так как хорошо знает, что при первых дурных слухах о нем я отправлю его отсюда и что тогда уже никто не пожелает взять его к себе; я вполне уверен, что он ведет себя много лучше и в разговорах своих гораздо сдержаннее, чем раньше, когда находился при добром генерале Инзове, который забавлялся спорами с ним, пытаясь исправить его путем логических рассуждений, а затем дозволял ему жить одному в Одессе, между тем как сам оставался в Кишиневе. По всему, что я узнаю́ о нем и через Гурьева (градоначальник Одессы. – А. Г.), и через Казначеева (начальник канцелярии генерал-губернатора. – А. Г.), и через полицию, он теперь вполне благоразумен и сдержан; если бы было иначе, я отослал бы его, и лично я был бы этому очень рад, так как не люблю его манер и не такой уж поклонник его таланта…» Так 6 марта 1824 года в письмах Воронцова впервые появилось имя Пушкина, и отнюдь не в духе доброжелательности[75].

Друзья поэта добивались его перевода из Кишинева в Одессу, надеясь, что Воронцов, известный в публике не только как боевой генерал, но и как просвещенный вельможа, благосклонно отнесется к Пушкину. «Меценат, климат, море, исторические воспоминания – все есть; за талантом дело не станет», – писал П. А. Вяземскому А. И. Тургенев, много способствовавший переводу Пушкина[76].

В первые месяцы жизни Пушкина в Одессе действительно казалось, что все складывается для него наилучшим образом. В августе 1823 года Пушкин с удовлетворением сообщал брату, что Воронцов принял его «очень ласково», объявил, что берет его под свое начальство и оставляет в Одессе. В начале декабря поэт сообщал А. И. Тургеневу: «Теперь мне было бы совершенно хорошо, если б не отсутствие кой-кого». Он имел в виду друзей.

В конце 1823 года Пушкин не жаловался на жизнь. А через полгода написал тому же А. И. Тургеневу, что «не мог ужиться с Воронцовым; дело в том, что он начал вдруг обходиться со мною с непристойным неуважением».

Что же изменилось? Вначале ласков, затем – причем «вдруг», то есть неожиданно, – «непристойное неуважение». Дело в том, что вначале, получив назначение, собираясь обосноваться в Одессе, построить там для себя дворец, окружить себя «двором», подчиненными и местной знатью, Воронцов был не прочь выказать себя меценатом – иметь при себе «придворного» поэта. Но очень скоро он понял, что ошибся в расчетах, что Пушкин всем своим поведением – независимостью, гордостью – исключает всякие попытки меценатства, покровительства. «На хлебах у Воронцова я не стану жить – не хочу и полно». Это строка из письма Пушкина брату.

Сперва, среди многочисленных дел и разъездов, граф не думал о Пушкине. Правда, его неприятно задевало, что ссыльный поэт явно влюблен в его жену Елизавету Ксаверьевну, стал одним из завсегдатаев ее гостиной, что графиня, любящая поэзию, отличала его, как говорила, за талант. И все-таки это не меняло снисходительно-равнодушного отношения графа к Пушкину, пока не стало ясно, что тот – одна из причин недоверия к нему высших властей. И тогда пришло решение – во что бы то ни стало избавиться от Пушкина.

Воронцов начал действовать. Не дожидаясь ответа из Петербурга на письмо царю, посланное через Киселева, уже в конце марта 1824 года написал министру иностранных дел графу Нессельроде, по ведомству которого Пушкин числился: «Граф! Вашему сиятельству известны причины, по которым не столь давно молодой Пушкин был отослан с письмом от графа Каподистрия (статс-секретарь. – А. Г.) к генералу Инзову. Когда я приехал сюда, генерал Инзов представил его в мое распоряжение, и с тех пор он живет в Одессе, где находился еще до моего приезда, в то время как генерал Инзов был в Кишиневе. Я не могу пожаловаться на Пушкина за что-либо; напротив, он, кажется, стал гораздо сдержаннее и умереннее прежнего, но собственные интересы молодого человека, не лишенного дарования, недостатки которого происходят скорее от ума, чем от сердца, заставляют меня желать его удаления из Одессы. Главный недостаток Пушкина – честолюбие. Он прожил здесь сезон морских купаний и имеет уже множество льстецов, хвалящих его произведения; это поддерживает в нем вредное заблуждение и кружит ему голову тем, что он замечательный писатель, в то время как он только слабый подражатель писателя, в пользу которого можно сказать очень мало [Байрона]… По всем этим причинам я прошу ваше сиятельство довести об этом деле до сведения государя и испросить его решения. Если Пушкин будет жить в другой губернии, он найдет более поощрителей к занятиям и избежит здешнего опасного общества. Повторяю, граф, что прошу об этом только ради его самого; надеюсь, моя просьба не будет истолкована ему во вред, и вполне убежден, согласившись со мною, ему можно будет дать более возможностей развить его рождающийся талант, удалив его от того, что так ему вредит – от лести и соприкосновения с заблуждениями и опасными идеями».

Письмо это дает достаточное представление о тех приемах, к которым прибегал Воронцов, желая избавиться от Пушкина. Да не только от него. Не случайно хорошо знавший графа по армии декабрист С. Г. Волконский считал его человеком «ненасытным в тщеславии, не терпящим совместничества, неблагодарного к тем, которые оказывали ему услуги, неразборчивого в средствах для достижения своей цели и мстительного донельзя против тех, которые или стоят на его пути, или, действуя по совести, не хотят быть его рабами»[77]. Под видом заботы о поэте Воронцов фактически послал на него в Петербург политический донос. Ведь из письма к Нессельроде недвусмысленно следовало, что Пушкин – главная притягательная сила для здешнего «опасного общества» – местных вольнодумцев, наезжающих в сезон морских купаний офицеров 2-й армии, военной и штатской молодежи из разных губерний России. Пушкин, высланный из Петербурга, опасен и