Пушкин в Михайловском - Аркадий Моисеевич Гордин

class="p">«Они знакомы вдохновенью»

Незадолго до отъезда из Михайловского Пушкин написал стихотворение «Домовому».

Поместья мирного незримый покровитель,

    Тебя молю, мой добрый домовой,

Храни селенье, лес и дикий садик мой,

    И скромную семьи моей обитель!

Да не вредит полям опасный хлад дождей

И ветра позднего осенние набеги;

    Да в пору благотворны снеги

    Покроют влажный тук полей!

Останься, тайный страж, в наследственной сени,

Постигни робостью полунощного вора

    И от недружеского взора

    Счастливый домик сохрани!

Ходи вокруг его заботливым дозором,

Люби мой малый сад и берег сонных вод,

    И сей укромный огород

С калиткой ветхою, с обрушенным забором!

    Люби зеленый скат холмов,

Луга, измятые моей бродящей ленью,

    Прохладу лип и кленов шумный кров —

    Они знакомы вдохновенью.

Это прощание с дорогим ему «пустынным уголком», где все «знакомо вдохновенью». В стихотворении нет антикрепостнических мотивов, гражданского пафоса второй части «Деревни», но несомненна близость к ее первой части – и по элегической тональности, и по пейзажу. Пейзаж стихотворения подчеркнуто реален, топографически и биографически точен, вплоть до «калитки ветхой» и «обрушенного забора» – характерных признаков нерачительности владельцев Михайловского.

Как и в «Деревне», здесь звучит голос самого поэта, выражены его мысли и чувства, рожденные общением с окружающей природой, бытом родного «селенья».

Во всем стихотворении явно ощущается атмосфера народной жизни. Поэту знакомы и близки заботы земледельца, народные понятия и поверья. Следуя народным поверьям, обращается он с мольбою сохранить, защитить от злых сил природы и злых людей родное гнездо к домовому, этому «незримому покровителю». Уже с этого времени поэт находит пищу для своего воображения в народной фантазии, фольклоре псковской деревни, из которого вскоре почерпнет немало для пролога к «Руслану и Людмиле», строф в «Евгении Онегине», сказок и баллад. Как отмечал еще Анненков, свойственное Пушкину гениальное воспроизведение народных представлений восходит к «Домовому».

Стихотворение «Домовому» в 1824 году было напечатано в альманахе А. Бестужева и К. Рылеева «Полярная звезда», а затем вошло в первое собрание стихотворений Пушкина 1826 года.

В Михайловском летом 1819 года Пушкин писал пятую песнь «Руслана и Людмилы». И здесь среди сказочных образов и картин внезапно возникает вполне реальный знакомый пейзаж:

На склоне темных берегов

Какой-то речки безымянной,

В прохладном сумраке лесов,

Стоял поникшей хаты кров,

Густыми соснами венчанный.

В теченьи медленном река

Вблизи плетень из тростника

Волною сонной омывала

И вкруг него едва журчала

При легком шуме ветерка…

Обращают на себя внимание появляющиеся в этой песне поэмы «деревенские» обороты речи: «знай наших», «но полно, я болтаю вздор»… В лирических отступлениях узнаются характерные мысли автора «Деревни»:

Печальной истины поэт,

Зачем я должен для потомства

Порок и злобу обнажать

И тайны козни вероломства

В правдивых песнях обличать?

Можно предположить, что с пребыванием в Михайловском связана шуточная остроумная баллада «Русалка», действие которой происходит «над озером, в густых дубравах», и небольшое стихотворение «Уединение»:

Блажен, кто в отдаленной сени,

Вдали взыскательных невежд,

Дни делит меж трудов и лени[74],

Воспоминаний и надежд;

Кому судьба друзей послала,

Кто скрыт, по милости творца,

От усыпителя глупца,

От пробудителя нахала.

Летние дни 1819 года, проведенные в псковской деревне, помнились Пушкину и тогда, когда он был за многие сотни верст от нее, и воспоминания эти так или иначе отразились во многих его произведениях, особенно в «Евгении Онегине».

Пушкин уехал из Михайловского 12 августа.

Ровно месяц провел он в деревне. Месяц этот был плодотворным – обогатил его новыми жизненными наблюдениями, открыл новые горизонты его поэзии.

Год 1824

«Удалить его в имение родителей…»

После летнего месяца 1819 года Пушкину довелось увидеть Михайловское лишь через пять лет. Он был в это время уже знаменитым поэтом – автором «Руслана и Людмилы», «Кавказского пленника», «Бахчисарайского фонтана». И попал он в Михайловское не по собственной воле.

Этому предшествовала ссылка на юг, в Кишинев, куда царь отправил его весною 1820 года за вольнолюбивые стихи и политические эпиграммы, под начало генерала И. Н. Инзова – главного попечителя иностранных поселенцев Южного края России.

Первая ссылка окончилась неожиданно, изменив участь поэта не в лучшую сторону.

Пушкин жил тогда в Одессе, куда переведен был из Кишинева по ходатайству друзей. Новый его начальник граф Михаил Семенович Воронцов, с судьбой которого вскоре причудливо переплелась судьба Пушкина, был в 1823 году назначен генерал-губернатором обширного Новороссийского края и наместником Бессарабии, после нескольких лет опалы. Вернувшись в 1818 году из Франции, где он командовал оставленным там русским корпусом, Воронцов имел неосторожность подписать вместе с другими лицами представленную царю «Записку» о постепенной отмене крепостного права. Сделал это не из любви к закрепощенному народу, а из соображений чисто практических. Будучи воспитан в Англии, он хорошо усвоил, что вольнонаемный труд куда выгоднее рабского. «Записка» послужила причиной немилости. И вот, став новороссийским генерал-губернатором, получив огромную власть (к чему всегда стремился), Воронцов всеми силами старался эту власть удержать и, действуя соответственно, не жалел сил в новой должности, чтобы заслужить полное доверие и расположение царя. Но, как показали последующие события, в этом не преуспел.

В октябре 1823 года Александр I прибыл в старинный украинский городок Тульчин, где находился штаб расквартированной на юге 2-й армии. Царь хотел лично убедиться, правдивы ли доносы о крамольных настроениях офицеров 2-й армии, своим присутствием на смотрах и осенних учениях выказать внимание войскам и попытаться оживить свою сильно пошатнувшуюся популярность «освободителя Европы». Царь был любезен со всеми и только Воронцова не удостоил ни доброго слова, ни малейшего внимания. И это не было случайностью. В декабре того же года в связи со своим тезоименитством царь наградил и повысил в чине многих высших офицеров. А Воронцова обошел. Несмотря на военные заслуги и нынешнее важное назначение, граф не получил столь желанного для него «полного» генерала – как был, так и остался генерал-лейтенантом. И это не могло не взволновать Воронцова. Стараясь понять, в чем причина немилости, он пришел к выводу, что недоброжелатели, следящие за каждым его шагом, нашептывают царю, что граф-де не раскаялся: как