Американская герилья. Как мы взрывали Белый дом и боролись против войны во Вьетнаме - Билл Айерс

любовью, а не войной. Повсюду проводились семинары: «Ненасильственные прямые действия», «Революционное воспитание детей», «Партизанский театр», «Возможности занятий любовью из Камасутры», «Рецепты из Кулинарной книги анархистов». На длинном столе под открытым небом были разложены все книги и брошюры, которые вы когда-либо хотели прочесть: «Преступление послушания», «Безнравственность брака», «Свободная земля / свободная любовь», «Поэзия для народа», «Материалы Трибунала по военным преступлениям». Большая вывеска гласила: «Бери что хочешь, оставляй что можешь».

Некоторые люди практиковали дисциплинированную форму танцевального марша со сцепленными руками, предназначенную для прорыва полицейских кордонов, привезенную, как говорили, из Токио, в то время как другие пекли хлеб и варили коричневый рис в двадцатигаллоновых горшочках, чтобы раздавать толпе. Оратор обращался к восторженной толпе с речью на тему свободной любви, и я подумал, конечно, как любовь может быть несвободной? Я был так взвинчен, как никогда, взволнован фестивалем за баррикадами. Здесь были бесплатная еда и свободная любовь, никаких полицейских и капитализма, санитарные отряды и странствующие учителя, открытые двери и бесконечные возможности. Люди вели себя так, что это внезапно казалось таким естественным и таким легким – с дерзостью, спонтанностью и самопожертвованием, с энергией, экспериментированием и радостью, духом товарищества и сопричастности. Возможно, мы всегда могли бы быть такими. Возможно, руины парка на самом деле были местом рождения более светлого мира, зарождения нового мужчины и новой женщины, которыми мы стремились быть, ведомые только безграничной любовью. Почему бы и нет? Среди обломков и торжества я снова почувствовал себя возрожденным.

Мы раздвинули границы, изменили нормы. И как всегда, на заднем плане раздался гул: вы вредите своему собственному делу. Я согласен с вашими целями, но не с вашей тактикой. Конечно, вы правы, но остальной мир еще не готов. Вы были бы более эффективны, если бы сбавили обороты. На самом деле это все проблема общения. Снова и снова, я слышал все это раньше.

Когда я встречался с чернокожей девушкой в колледже, мой сосед по комнате сказал, что его это устраивает, но мир никогда этого не примет. Когда я сжег свой призывной билет, папа согласился с моими целями, но не с моей тактикой. Когда меня арестовали на призывной комиссии, многие из моих ближайших друзей восхищались моей храбростью, но говорили мне, что это вредит антивоенному делу. Теперь они слились воедино в одно большое неискреннее нытье.

Это было время беззакония, и я принадлежал к поколению, руководствующемуся заповедью: нарушай как можно больше правил. Система была смертью; неповиновение было самой жизнью. Мы сказали: идите дальше. Шокируйте, оскорбляйте, возмущайтесь, переходите границы, тревожьте. Не знайте границ. Потеряйте контроль. События развивались каскадом, новые ограничения заменяли старые, стандарты были пересмотрены.

Когда копы пробирались через парк в следующий раз, их возглавляла вереница патрульных машин, а мотоциклы прикрывали их фланги. Ответный удар состоял исключительно из ударов и отступлений, происходивших на широком поле, врукопашную, в течение почти часа. Тре быстро обогнул с одной стороны и застал врасплох медленно двигавшегося мотоциклиста со слепой стороны, заставив полицейского растянуться на земле, его машина завертелась с коротким, но головокружительным треском в нескольких футах от него. Полдюжины полицейских сразу набросились на Тре, отбиваясь, пока он изо всех сил прикрывал лицо и голову. Мы бросились к нему, но слишком поздно; мы были отброшены назад, когда его утаскивали, окровавленного и подавленного. В конце концов, мы были слегка контудены, и воздух стал густым от дыма и ярости.

Возможно, именно тогда, этой ночью, в движении зародилась ярость. Я не уверен, но до этого каждое собрание, каждый митинг, каждая демонстрация были наполнены пением, а после пение прекратилось. Когда мы сейчас открыли рты, мы могли только кричать. Идеализм присутствовал, но в состоянии покоя. Приближался апокалипсис.

Подобно искателям, с надеждой скачущим по дороге из желтого кирпича в страну Оз, наша маленькая группа случайных единомышленников стремилась в основном к основам: сердцу, мозгу, нервам и в конечном счете к дому. Мы также хотели травки, свободной любви и рок-н-ролла. Мы сталкивались со всевозможными препятствиями, нам досаждали ведьмы и летучие обезьяны, но мы все равно с надеждой скакали дальше, петляя.

Мы хотели стать свидетелями, приложить свои тела к шестеренкам машины смерти, остановить войну и восстановить справедливость. Мы хотели активизировать действия, когда это было возможно. Каждый из нас носил красную повязку на голове и небольшой рюкзак с вазелином, перчатками и защитными очками для защиты от предполагаемого применения слезоточивого газа, аптечку первой помощи, молоток для разбивания окон, шарики для разбрасывания перед любой возможной кавалерийской атакой полиции, бутылку воды и рогатку или самодельную дубинку, сделанную из отрезка шланга с грузилом весом в четыре унции, закрепленного на одном конце и обмотанного изолентой, исключительно для самозащиты. У меня также был достаточный запас вишневых бомбочек и зажигалка на случай, если они могут пригодиться. Мы больше не были в Канзасе.

Рути Штайн сообщила о фальшивых угрозах взрыва в отеле Days Inn, где чиновники из делегации штата Мичиган пропивали свои печёнки. Вечером она и Диана надели туфли на высоких каблуках и накрасились. «Ты выглядишь точь-в-точь как уличная проститутка», – сказал я Рути, и она нахмурилась, подкрасила губы – и прошла прямо через охрану «Хилтона». Они написали «Остановите войну!» губной помадой на зеркалах лифта.

The Yippies были в Чикаго, объединяя культурные силы движения под знаменем допинга и воинствующего времяпрепровождения. Они предпочитали тактику народного театра, внося сумятицу, указывая на фарс. Они выдвинули свинью Пигасуса на пост президента под предвыборными лозунгами: «Пусть в Белом доме будет честная свинья» и «Сегодняшняя свинья – завтрашний бекон». На пресс-конференции в центре Пигасус визжал и гадил на трибуну. Копы не поняли шутки и быстро отправили группу кандидатов в тюрьму. Пигасус была взята под стражу после того, как копы преследовали ее, когда она бежала в смазанном виде через Петлю.

Многие пожилые радикалы и участники марша мира пришли с призывом к миру. Караван борцов за гражданские права величественно проследовал в фургонах, запряженных мулами, по Мичиган-авеню. Мы несли флаг Фронта национального освобождения, одетые в прочную, но свободную одежду, рюкзаки и наши красные повязки на голове. Мы утверждали, что выступать против США, а также против NLF означает, что вы хотите, чтобы проиграли все – только одна сторона вторглась, и только одна сторона сражается за свою землю, сказали мы.

Мы расклеили на стенах по всему городу большие газеты, наполненные актуальной информацией о демонстрациях, митингах, шествиях, новостями о центрах движения и новостями о дешевой выпивке в конференц-зале. Street Wall Journal, изданный шрифтом