Анастас Микоян. От Ильича до Ильича. Четыре эпохи – одна судьба - Стас Намин

– У тебя глаза грустные, – сказала Ашхен. – Почему тебя послали сюда? Разве это правильно? Ты не знаешь, как здесь живут люди.

– Уже знаю, – ответил Анастас и вдруг широко улыбнулся; а ведь, действительно, он уже знает. – Живут, как везде. И я рад, что сюда попал. Тут голова по-другому работает. Шире на мир смотришь. Когда привыкнешь здесь, ты меня поймешь.

Ашхен озиралась с любопытством, но и с тревогой. Низкое свинцовое небо, холодный осенний дождь, редкие прохожие: бородатые люди в шапках. Запах дыма; кто раздобыл дрова, тот затопил печь. Человек в рабочей тужурке вдруг поздоровался с Анастасом.

– Ого, – сказала Ашхен, – да ты тут знаменитый!

– Каждый день или митинг, или выступление, – ответил Анастас. – Бывает и по два в день. К вечеру голос пропадает.

– Это тяжело.

– Ничего, – сказал Анастас. – Я не дурак, я уже понял, как надо работать. Если я уполномоченный ЦК, значит, я должен отчитываться в ЦК. Так что я каждый вечер отправляю в Москву телеграмму с отчетом. В Москве читают – присылают ответ. С одной стороны, это нехорошо. Получается, что я сам не справляюсь и прошу помощи у товарищей из Центра. С другой стороны, положение здесь действительно трудное и без помощи не обойтись.

И они сменили тему. Всю дорогу до дома и потом уже в комнате, пока разбирали мешки с припасами, Ашхен сообщала семейные новости.

Первым делом она вручила ему подарок от родни из Санаина: английские солдатские ботинки, еще пахнущие свежей кожей. Анастас засмеялся. Замечательные ботинки, для Тифлиса или Баку в самый раз, но для русской осени слишком тонкие. «В крайнем случае обменяем на дрова», – подумал он и позвал жену в коридор, объяснить, как надо обращаться с печкой.

Весь город, наученный опытом трех последних лет, страшных, пустых, голодных, первых лет новой власти, заготавливал на зиму дрова. Ближайшие леса все давно свели под корень; дрова считались самым ходовым платежным средством. Осенние дороги раскисли, перевозить грузы на телегах было невозможно, все таскали на спинах. Анастас узнал, что такое распутица, – вся экономическая деятельность в средней полосе России в конце октября и ноябре останавливалась вплоть до холодов и первого снега, когда можно было использовать сани.

Несколько крупных воровских шаек занимались кражей дров. ЧК, в свою очередь, занималась охотой на воров. По ночам слышались выстрелы, и Ашхен просыпалась, прижималась к мужу крепче.

Усиленный паек для рабочих Сормова выдали только по телеграмме из Кремля из неприкосновенного продовольственного запаса. А еще через несколько дней Москва прислала вагон муки, и это была секретная операция; муку перевезли на завод ночью под охраной и раздавали прямо в заводских цехах.

Анастас с изумлением увидел, что этот вагон муки, один-единственный на весь Нижний Новгород, вдруг подстегнул всеобщую хозяйственную деятельность. Заработала барахолка, откуда ни возьмись у людей появился керосин, чай, самогон, табак, семечки. Конечно, ненадолго, на две недели, но оживление было заметно любому внимательному наблюдателю. Именно так запускается экономика, понял Анастас, нужно дать людям хоть что-нибудь самое необходимое, а дальше они разберутся сами. Но если ничего не дать, ничего и не будет.

Одно дело – прочитать о законах спроса и предложения у Карла Маркса, а другое – увидеть своими глазами. Не только уполномоченный ЦК Микоян – многие из актива губкома видели, что выход из разрухи, нищеты и упадка лежит через возрождение рыночных механизмов. Времена митингов уходили в прошлое.

И вот однажды в Сормово рано утром в присутствии членов бюро губкома, небольшой группы инженеров, а также гостей из Москвы из ворот цеха выехал первый в истории новой страны танк – грохочущий, лязгающий, окутанный дымом выхлопа. На броне красовалась надпись: «Борец за свободу – товарищ Ленин».

Показ машины держали в секрете; не было ни митинга, ни духового оркестра, цех и двор охраняли чекисты. Башню и лобовую броню, защищая от любопытных взглядов, затянули полотнищами брезента, но по просьбе фотографа брезент ненадолго сняли. Фотографии в тот же день проявили и отпечатали и отправили специальным курьером в Кремль лично в руки Наркомвоенмора товарища Троцкого.

Первый советский танк «Борец за свободу – товарищ Ленин»

Танк произвел на Анастаса большое впечатление своей мощью и ревом двигателя, но вместо восторга он ощутил в то холодное утро укол печали. Танк напомнил ему английские броневики «Остин», разъезжавшие по Баку летом 1918 года, а воспоминания об англичанах были прямо связаны с гибелью Шаумяна, Джапаридзе и других друзей.

В числе писем, привезенных Ашхен с родины, было и письмо от Левы Шаумяна. Лева писал, что эсер Фунтиков, отдавший приказ о расстреле бакинских комиссаров, арестован и судить его собираются в Баку, – суд будет открытым[89].

Ашхен быстро научилась топить здешнюю печь и готовить еду, но первое время из дома почти не выходила: с непривычки сильно мерзла.

Наконец, случился главный день в жизни мужчины. Ашхен объявила, что беременна. О возможном появлении детей Анастас не думал совсем.

Конечно, теперь не до детей. Какие дети у профессионального революционера? Газеты писали, что в Германии вот-вот произойдет социалистическая революция, а вокруг газетных статей, как обычно, циркулировали слухи, что ЦК будет набирать решительных молодых людей с большим стажем революционной работы в помощь немецкому пролетариату для нелегальной и боевой деятельности. Анастас уже решил, что, если предложат, он согласится. А если согласится и уедет, может и не вернуться. Заводить детей в такой ситуации нежелательно. И жениться тоже. Революция освободила частную жизнь людей. Никто из большевиков не регистрировал отношения и, разумеется, не венчался в храмах. Мужчина и женщина образовывали товарищеские семейные пары без взаимных обязательств[90].

Анастас и Ашхен написали письма матерям, извещая о том, что они стали мужем и женой и намерены жить под одной крышей и завести детей.

Зимой Анастас стал сильно кашлять и похудел. Врач сказал – туберкулез. Анастас объяснил, что начиная с сентября питается только хлебом, луком и кипятком. Врач нахмурился и сказал, что, если Анастас хочет жить, ему нужно есть мясо и масло – животный жир и белок. В противном случае смерть наступит через год. То же самое в особенности касалось и питания беременной жены.

Анастас не стал ничего скрывать от Ашхен. На следующее утро она взяла его английские ботинки, завернула в газету, отнесла на барахолку и попыталась обменять на мясо.

Сначала с ней никто не хотел разговаривать. Никто не предлагал мяса, и она долго ходила, предъявляя встречным свой товар, но брать не хотели, едва не шарахались. Наконец, один прохожий узнал в ней жену комиссара, взял ее за