Московский Монмартр. Жизнь вокруг городка художников на Верхней Масловке. Творческие будни создателей пролетарского искусства - Татьяна Васильевна Хвостенко

Паника продолжалась около месяца. И вдруг все кончилось так же неожиданно, как и началось, только мягкого, добродушного и жизнерадостного Леши уже не было с нами. Все его плакаты погибли в дезинфекционных камерах, а жена Лера и дочка больше не бывали в доме № 8. Квартира Леши так и стояла пустой вплоть до сноса дома[2].

Художники, бывшие с Алексеем Кокорекиным в Индии, предположили, что непонятную болезнь напустили на него брамины за то, что он фотографировал похоронную процессию закрытой касты. Так ли это было, я не знаю до сих пор[3].

Аркадий Александрович Пластов

Еще до войны, когда я была совсем маленькой девочкой, мы с отцом пошли на открытие выставки. Мне очень понравилась картина «Купание коней», и я попросила папу рассказать об этом художнике.

Аркадий Александрович Пластов учился вместе с моим отцом в Московском училище живописи, ваяния и зодчества на факультете скульптуры. Потом Пластов куда-то исчез, и долго о нем ничего не было слышно. А теперь – неожиданно! – выступил как живописец.

– И смотри, какую великую вещь он сделал!

А Аркадий Александрович после училища уехал в родную деревню Прислониху. Время было трудное, работы не было, и он раскрашивал одеяла «под ковры». Заработком его кормилась вся семья.

Привычка жить скромно и экономно сохранилась на всю жизнь, и поэтому, бывало, Аркадий Александрович попадал в совершенно анекдотические ситуации. Как-то раз в Италии, зайдя в один из бесчисленных магазинов, он выбрал себе недорогой черный костюм и захотел купить такой же и сыну Николаю. Продавец сочувственно засуетился и принес еще один костюм. Довольный покупкой, Аркадий Александрович вернулся в гостиницу и, чтобы похвастаться перед друзьями-туристами замечательным приобретением, решил его примерить… и костюм прямо на глазах расползся по швам! Расстроенный Аркадий Александрович вернул покупки в магазин – оказывается, это были костюмы для покойников. Все потом хохотали над этой историей, и Аркадий Александрович – вместе со всеми.

Впервые я увидела Аркадия Александровича уже после войны на Масловке. Это был среднего роста крепкий человек в костюме простого покроя и в немодных ботинках. Волевое лицо будто вырублено из дерева, по правой щеке от виска до подбородка тянулся шрам. Говорил он окая, по-простонародному. Я ему почему-то понравилась, и он пригласил меня к себе в мастерскую.

Большая комната была как бы разделена на две части. На одной – в беспорядке навалены коробки с красками, подрамники, валяются молотки, стамески, гвозди, лежат книги. На другой – только чистый натянутый холст, возле него на табуретке – палитра с кистями. Краски были выдавлены аккуратно, понемногу каждого цвета.

За холстом стоял старый диван. Аркадий Александрович поднял сиденье, внутренности дивана были забиты множеством вещей. Я с удивлением смотрела, как Аркадий Александрович достает коробки с красками, рисунки, какие-то вещи…

Так он добрался до небольшого чемоданчика, вынул из кармана ключик, открыл его и достал роскошную коробку шоколадных конфет, которыми стал меня угощать. Я смущалась, а он говорил:

– Ну, чаво ты так, кушай!

Я взяла конфету. А он посмотрел на мои руки и заметил:

– У тебя очень хорошие руки, как раз такие мне нужны для картины. Приходи завтра, я напишу их.

Мои руки он потом рисовал не раз, в течение многих лет, для многих своих картин. А я с удовольствием ему позировала, мне было интересно наблюдать, как он пишет.

Однажды я нашла у нас во дворе большие старинные золотые часы с крышкой, массивной цепочкой и нанизанными на цепочку английскими булавками. Я пошла к Игорю Эммануиловичу Грабарю, он сказал, что часов не терял. Хозяина не находилось. Но как-то в мастерских старушка-вахтерша пожаловалась, что Аркадий Александрович очень на нее ругался:

– Ходят тут всякие, а у меня часы пропадают!

Я попросила передать ему, чтобы он зашел к нам домой. Он пришел вечером, меня не было дома. Он описал маме пропавшие часы, и она вручила ему мою находку. Утром он преподнес мне духи «Жди меня» и сказал, смеясь:

– Ты сделала большую глупость! Я бы на твоем месте никогда такие часы не отдал!

Он никогда не называл меня Таней, только Танечкой, при встрече целовал, расспрашивал про мои дела, что я рисую.

Меня всегда интересовала технология, которую каждый художник разрабатывает по-своему. Аркадий Александрович всегда сам приготовлял грунты. Два раза я это делала вместе с ним. Обычно он готовил клеево-масляный грунт, осторожно добавляя в него яйцо, потом снимал шероховатости шкуркой.

Он тщательно, скрупулезно собирал материал к картине, не упуская мелочей. На небольших обрезках холста писал детали: самовар, баранки, ковровую дорожку, бабочку, цветочек, чашки и т.д. Очень жалею, что так и не спросила у Аркадия Александровича, как у него рождается замысел.

Иногда по утрам, направляясь в мастерскую, мы с папой встречали Аркадия Александровича у телефона: приезжая из Прислонихи в Москву, он часами звонил из подъезда по своим делам. Приезжал он в основном в дни сессии Академии, на худсоветы и на выставки. В Москве он работал редко, он привозил с собой почти готовые вещи и здесь их заканчивал. На худсоветах он всегда выступал обоснованно, критиковал невзирая на лица, требовал от художника добросовестности и знания натуры. Поэтому всеобщей любовью он не пользовался, некоторые даже боялись показывать ему свои работы.

Как-то он рассказал мне такой эпизод:

«Пришел ко мне молодой художник Женя Яценко с поручением от Кибальникова – привести меня к нему немедленно. Идти я не хотел, но Женя настаивал. Прихожу, с порога спрашиваю:

– Ну, чего надо?

– Я, – говорит, – только что из Комитета по Ленинским премиям, хочу тебя обрадовать.

Тут я даже растерялся – не может быть, чтоб мне этакое присвоили! А Кибальников молча протягивает мне стакан с водкой. Я стою и про себя повторяю: "Не пей, не пей, не пей!" Молча повернулся и вышел, а Борода так и остался стоять со стаканом в протянутой руке».

Аркадий Александрович никогда не изменял своим принципам.

Писал он в основном крестьян, колхозников, сцены из их жизни. Вот еще одна его история:

«Как-то писал я этюд. Ко мне подошел колхозник, обошел меня, взглянул на холст и спрашивает:

– Ты Пластов?

– Да, – говорю.

А сам думаю – неужели меня уже стали узнавать колхозники? Спрашиваю:

– А ты откуда меня знаешь?

– А на рамке написана твоя фамилия.

Я расхохотался».

Однажды я поехала с выставкомом в Ульяновск смотреть работы для выставки «Большая Волга». Сын Аркадия Александровича Коля пригласил меня и еще двух художников в Прислониху. Когда-то Аркадий Александрович часто меня туда звал, но у меня по молодости все времени не находилось. Среди художников ходили слухи, что у Пластова в