Адольфо Камински, фальсификатор - Сара Камински

той поры с выводом войск, но теперь срок мандата истек окончательно. Две новые страны родились. Не такие, как я надеялся, но все-таки… Мы победили, спору нет.

14 мая 1948 года Давид Бен-Гурион зачитал публично Декларацию независимости Израиля. Палестину разделили на две части, согласно резолюции ООН. На следующий день Египет, Иордания, Сирия и Ливан напали на новорожденную страну. Естественно, Хагана в полном составе отправилась защищать ее. Мсье Поль прислал мне папку с фотографиями всех моих друзей. Я сделал для них поддельные паспорта и визы. Приклеил фото Эрнеста и понял, что он, увы, никогда не заберет у меня ту сумку с оружием… Сам думал: вот закончу работу и тоже поеду туда, к ним. Однако шли месяцы, события развивались, и мне все меньше хотелось в Израиль.

Непрерывная безжалостная война пугала меня и глубоко уязвляла. Одни радовались победе, другие оплакивали поражение, я же окаменел. Боль и разочарование в стране, которую я мнил единой для всех и справедливой, будто две гири тянули меня на дно, мешали двигаться дальше. Я ведь мечтал о солидарности, о коллективизме и, главное, о светском обществе. И не мог смириться с выбором нового государства: индивидуализмом и религией. Их я всегда ненавидел особенно. Теократия вновь разделила население на две категории: привилегированных иудеев и всех остальных. Неужели победа над англичанами – главное? А как же идеалы, за которые мы сражались столько лет? Напрасно я возмущался и жаловался, пытался переубедить собеседников. Никто не разделял моих опасений, никто не сочувствовал атеисту-идеалисту. Я остался в полном одиночестве.

– То есть ты жалеешь, что помогал Хагане?

– Вот уж нет. Ничуть. Напротив, я горжусь, что переправил тайно десятки тысяч бывших заключенных в Палестину, что поспособствовал рождению государства Израиль. Это не помешало мне позвонить Мсье Полю и сообщить ему лично, почему именно я туда не поеду. Объяснил, что выбираю светскую страну, которая ратует за равные права всех людей. Даже если сама не всегда соблюдает их. Даже если я живу здесь на нелегальном положении. Он страшно разозлился. Но ведь я никогда не присягал Еврейской армии. Я ничего ему не должен. Все уехали, я один остался. Я с ними так и не повидался… А они меня ждали там долгие годы, я точно знаю.

7

Февраль 1961 года.

«Шесть женщин-заключенных сбежали этой ночью из тюрьмы Ла-Рокетт. Три уроженки метрополии, две француженки-мусульманки из Алжира и египтянка. Активистки подпольного движения в поддержку Фронта национального освобождения[26] перелезли через высокую каменную ограду и скрылись в неизвестном направлении».

Неделю назад гнусавый голос диктора радио «Пари-Интер» сообщил подробности побега девочек, моих дорогих «подружек». Я про себя лукаво улыбнулся, восхищаясь и радуясь. В последнее время все говорили о нас, мы наделали много шума. Называли уважительно «французами, что заступились за алжирцев». Пренебрежительно – «носильщиками чемоданов». Оскорбительно – «холуями угольков». Одни симпатизировали нам, другие ненавидели. Особенно нами заинтересовались господа полицейские, все хотели поближе познакомиться. Уже несколько месяцев мы жили в постоянном напряжении и волнении. Прокатилась волна арестов. Участники сети Жансона[27] разоблачены и предстали перед судом. Анри Кюриэль[28] заключен в тюрьму. Некоторых, и меня в том числе, пока не тронули, но мы ждали полицию с минуты на минуту и не спали сутками. Страх. Эйфория. К тому же три года напряженной работы, перегруженные дни, слишком короткие ночи. В конце концов мы привыкли к режиму «двадцать четыре на семь», будто так и нужно, будто это в силах человеческих.

Каждое утро я составлял список наиболее срочных заказов. Так, завтра придет связная, Мишель Фирк, кодовое имя – Жанетт, за шестью пакетами бельгийских документов (паспорта, удостоверения личности, водительские права) и четырьмя – швейцарских. Часть предназначена французским представителям ФНО. Вчера ко мне неожиданно пришел Ролан Дюма[29] и рассказал последние новости о Франсисе Жансоне. Самый разыскиваемый человек Франции по-прежнему был в бегах. Он прославился благодаря громкому судебному процессу[30], заочно осужден и приговорен к десяти годам тюремного заключения. Ролан передал мне три разных фотографии Франсиса: нужен французский пакет, как можно быстрей, чтобы он мог свободно перемещаться по стране и скрываться от полиции. А еще революционеры-баски заказали испанские паспорта: их выслеживали приспешники Франко. Увы, им всем пришлось немного подождать. Сегодня я в первую очередь занялся моими дорогими беглянками.

Поспешно накинул пальто, натянул перчатки, намотал шарф. Через плечо повесил любимый фотоаппарат «роллейфлекс» в чехле на длинном ремне. Элен Кюэнá пряталась у друзей в Латинском квартале, туда я отправился пешком. Холодно, ветрено, зато низкое зимнее солнце омывало все вокруг золотыми и оранжевыми лучами. При таком освещении все прохожие казались ясноглазыми и румяными.

Подошел к старинному роскошному особняку, облицованному тесаным камнем. В холле мраморный пол, зеркала, винтовая лестница покрыта пестрым узорчатым ковром.

Шестой этаж, дверь слева. Я постучал.

– А, Жозеф! – приветливо улыбнулась Элен. – Рада, что ты пришел!

– Я тоже рад тебя видеть.

– Проходи, проходи скорей. Будь как дома. Располагайся.

В гостиной я сел в одно из небольших кресел, стоявших полукругом. Элен встряхнула кудрями, приосанилась, будто модель на обложке журнала.

– Ну как, Жозеф, мне идет рыжий цвет? Что скажешь?

Потом села рядом со мной, прыснула со смеху.

– Жизнь у нас нескучная, ничего не скажешь! Столько приключений! Не сказать, чтобы побег прошел гладко. Перелезли через стену, а машин-то и нет! Тех, что должны были нас забрать. Слыхал об этом?

– Ну еще бы! Вести не стоят на месте. Ребятам пришлось уехать, их засек полицейский патруль.

– Ладно… Все-таки мы на свободе. Пришлось разбиться по трое и поймать два такси. Представь, мы в грязи перемазались, одеты в поношенные рваные тряпки, а Жаклин еще и туфлю потеряла, пока вскарабкалась… Вид ужасный. Одни на улице посреди ночи. Глупей не придумаешь!

Элен громко расхохоталась, потом притихла, умолкла, задумчиво улыбнулась, запустив пальцы в огненную шевелюру.

– Скорее прочь! В Швейцарию, в Бельгию, куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Осточертело сидеть в четырех стенах, не могу больше!

– Понимаю. Вот и пришел, чтобы тебе помочь. Приготовила разную одежду для фото? Они не должны заметить, что фотографии сделаны в один день.

Она вывалила всю одежду на пол и принялась в ней копаться радостно, будто ребенок, что нашел на чердаке сундук с маскарадными костюмами.

– Знаю-знаю. Сейчас подстроюсь, изменю стиль. Границу лучше пересечь в строгом английском костюме, с видом чопорной секретарши. Погляди, какая блузка! В ней я выгляжу зажатой, скованной, неуклюжей. Именно то, что нужно!

Я отодвинул этажерку, освободил кусок беленой стены: идеальный фон. Поставил стул для Элен.

– А других навестил?

– До тебя только Жаклин.

– Ну и как она там?

– Ей, как и тебе, не терпится уехать. Поверни-ка голову чуть-чуть вправо. Отлично. Кем