Совдетство. Книга о светлом прошлом - Юрий Михайлович Поляков

непонятного слова «инстинкт». – Дай тебе Бог здоровья!

Очередной мощный удар торцом пришелся по старой травме, и хвост отвалился почти у самого основания, как у ящерицы. Началась паника, кровоточащий обрубок залили зеленкой, а потом еще замотали бинтом, точно обрезанный палец, но повязка вскоре соскочила.

– Она у тебя, теща, теперь, как рысь! – задумчиво заметил Башашкин.

Так вот, поиграв с домашней рысью, норовившей меня жестоко исцарапать, мстя в моем лице всему жестокому человечеству, не умеющему пользоваться дверями, я заскучал, а чтобы развлечься, снова вышел на середину комнаты и провопил строчки из книжки с картинками, купленной Сашке-вредителю. Эти стихи я знал наизусть, так как часто читал брату, любившему перед сном утомить всю семью:

В стране Хохотании

Жили смеянцы.

Любили смеянцы

Веселье и танцы…

Взрослые торопливо доедали горячее, чтобы заняться любимым делом – игрой в карты, и меня, конечно, вяло похвалили, однако после первого триумфа с кексом и конфетами мне показалось этого мало. Через полчаса, когда они уже дулись в сорок одно, я, встав на стул, голосом Левитана оповестил: «Внимание, говорит и показывает Москва!» – а потом запел:

Вихри враждебные веют над нами,

Темные силы нас злобно гнетут.

В бой роковой мы вступили с врагами,

Нас еще судьбы безвестные ждут…

– Молодец! – похвалил Башашкин. – Можно в партию принимать.

– Батурин, я этого не слышала! – строго одернула его маман.

А Тимофеич, только что с разницей в одно очко продувший тете Вале неплохой «котел», вскочил, побагровев, сорвал меня со стула и вышвырнул в общий коридор, заставленный тумбочками, сундуками и сломанной мебелью. Я забрался в старый соседский шкаф, закрыл изнутри створки и сидел в темноте, воображая, что умер и меня похоронили. Издалека доносится шум поминок, а я лежу в полной темноте и плачу…

Всю эту давнюю историю я почему-то вспомнил, когда дочитывал повесть «Том Сойер за границей». Финал мне вовсе не понравился, видимо, фантазия у писателей иногда кончается, как сгущенка в жестянке: тянется, тянется густой белой струйкой из дырочки, и кажется, никогда не иссякнет, ан вдруг раз – и нету, как ни тряси банку, как ни высасывай сладкое молоко из отверстия – пусто! В общем, у Тома развалилась любимая курительная трубка, сделанная из кукурузной кочерыжки, и он отправил друзей на воздушном шаре в Америку за новой, запасной, которая лежала у него дома за стропилиной. Между прочим, 7 тысяч километров лету! У нас в любом ларьке с надписью «Табак» можно купить трубку, не из какой-то там кукурузы, а из вишневого дерева. Стоит она рубль семьдесят. Обкурись! Не надо никуда летать. Сам же Сойер остался на Синае. А это черт знает где, почти в Африке! Чушь какая-то…

Когда Башашкин, свежий и веселый, вернулся с моря, я спросил:

– Ты сам эту книжку читал?

– Приходилось.

– Тогда скажи, почему Том Сойер остался на Синае?

– А он там остался?

– Да.

– Ты ничего не путаешь?

– Нет.

– Гм, странно… Значит, он все-таки еврей. Фамилия-то подходящая – Сойер. У нас в оркестре есть Сойферт, а был еще и Боря Шоммер, флейтист. Когда он подал заявление на выезд в Израиль, дирижера чуть кондратий не хватил. Вызвал и стал стыдить, мол, советский военный музыкант, сержант, а стал перебежчиком! Позор дезертиру! Но Шоммер спокойно ему ответил: «Я не дезертир, товарищ полковник. Там моя Родина!» «Какая на хрен Родина, Боря! Твои предки оттуда две тысячи лет назад свалили и по свету разбрелись! Мы вас в СССР как родных приняли, пригрели, профессию дали… Что ты мне тут горбатого лепишь?» – «Вам не понять, товарищ полковник! Не могу я без Родины!» Ну, что тут поделаешь!

– Человеку без Родины нельзя, – согласился я.

– Но вот ты, племяш, пораскинь мозгами: дед Елизаветы Михайловны, моей покойной матери, был родом из Франкфурта-на-Майне. Если я приду в ОВИР и попрошу отпустить меня в ФРГ, так как там сто лет назад жил мой прадедушка, что будет?

– Что? – заинтересовался я.

– А вот что: возьмут меня под белые рученьки и отведут прямиком на Матросскую Тишину.

– Куда-куда?

– Улица есть такая, там тюрьма и дурдом.

– Тогда уж в Белые Столбы, – предложил я, так как эта психбольница расположена рядом с пионерским лагерем «Дружба», и нас постоянно пугают слухами о сбежавших умалишенных.

– Могут и туда, на чистый воздух. А Борьке и через две тысячи лет можно в Израиль проситься! Более того – идут навстречу. Удивительно!

– Отпустили?

– Конечно, хотя из партии исключили и разжаловали: был сержантом, стал рядовым. Но дело не в этом!

– А в чем?

– В том-то и цимес! Летели они с остановкой, где бы ты думал? Во Франкфурте. А там Боря предъявил медицинскую справку, что пребывание в жарком климате ему противопоказано, и остался жить в Германии, на родине моего прадедушки. Великий народ!

19. Снова в строю

Прошло еще три дня. Я постепенно шел на поправку, вставал, спускался вниз, бродил по участку, дразнил воображалу Лиску, вздыхавшую над журналом «Польская мода», оставленным какими-то коечниками, учил кошку Масю ездить верхом на Рексе, мечтая о своем цирковом номере, придумывал себе звучный псевдоним: Жорж Юрастов, например. Питался я уже за общим столом. Выздоравливающий организм требовал витаминов, при помощи арматурины удалось добыть и слопать с аппетитом несколько шампанских яблок. Тетя Валя, увидав, как я наворачиваю щи из свежей капусты со свиной тушенкой, удовлетворенно заметила:

– Ну, жить будешь!

– Завтра пойдем на пляж, – сказал Башашкин, – морская вода все раны заживляет!

Но на следующий день, в субботу, погода испортилась. Еще вчера не наблюдалось ни облачка, сплошная, утомляющая глаза синева. После ослепительного малинового заката дрожащим звездам было тесно на темном небе. И вот нате вам: с утра серые, слоистые тучи, похожие на старую ватную бороду Деда Мороза, легли на горные вершины, сползая в ущелья. Солнце, как ни старалось, не могло пробиться сквозь плотную пелену, превратившись в жаркое пятно, наподобие фонарика, горящего под стеганым одеялом. Ветер выдувал из укромных мест и кружил по двору прошлогодние листья. Окружающий мир стал пасмурным и неинтересным.

Дядя Юра и тетя Валя, взяв Рекса, пошли по привычке к морю, но через полчаса вернулись, жалуясь, что волны под два метра – в воду не зайдешь. Один чудик все-таки отважился, потом еле выбрался на берег – уносит. У Ардаваса чуть лодку с цепи не сорвало. Посовещавшись, Батурины поехали в Сухуми на большой базар, где тетя