Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин

на ветру, они колыхались туда-обратно и, как ботва, молчали, лишь изредка реагируя на слова судьи и ответы подсудимых.

Я заметил своих родителей рядом с родителями Иваниди. Мои мама и папа, опустив головы, мяли что-то в руках, и было это архинеобходимо, даже важнее, чем слушать вопросы судьи. Родители Иваниди, наоборот, жадно искали встречи с глазами своего сына. Дядя Ставрос демонстративно хлопал себе по рукам сложенным солдатским ремнем, тетя Хеба же просто приподнималась и высматривала то судью, то Колю и потирала ладони. Если дядя Ставрос своим показательным выступлением никому не мешал, то с тетей Хебой было сложно. Ее пятая точка полностью закрывала обзор судебного процесса как минимум трем соседям сзади.

– Какой я вам дядя судья? – возмутился судья. – Встаньте и отвечайте, как положено!

– А как положено? – вставая, спросил я. Иваниди тоже встал.

– Гражданин! – ответил судья.

– Хорошо, гражданин судья, – ответил я. – В чем нас обвиняют?

– Вас обвиняют в том, что вы своровали и съели курицу, – он открыл красную папку, лежащую перед ним на школьной парте, – петуха и собирались съесть ежа!

– Вранье! – закричал кто-то из зала. По голосу было непонятно, кто именно. Я уловил похмельную тональность дяди Наума и обернулся. – Это был дикобраз, а не еж!

Дядя Наум сидел вместе с семьей Давида Пиркина и пытался оправдать меня и Иваниди. Семья Пиркиных вместе с Давой чуть отодвинулась, когда он крикнул, и приближаться больше не собиралась.

– Я же говорил, что это еж! – воскликнул Иваниди. – Дикобразы больше. А вы мне не верили!

Дядя Ставрос в это мгновение хлопнул ремнем так, что окна в актовом зале задребезжали.

– Спокойствие, – напомнил всем судья и продолжил расспрос: – Значит, с курицей и петухом вы согласны? То есть вы сознаетесь, что вытащили из клетки, – он вновь заглянул в папку, – курицу белохвостку и петуха обычного азиатского и приготовили их на даче путем зажаривания на костре? Так?

– Это были фазаны, – поправил я судью и вновь оглянулся на дядю Наума, – фазан и фазанка.

– Да. Раиса Максимовна и Михаил Сергеевич, – возмущенно добавил Иваниди. – Никаких куриц мы не ели.

Дядя Наум отвернулся от моего взгляда и погладил по голове Давида Пиркина. Мама Давида, тетя Таня, испугавшись за сына, посадила его к себе на колени.

– Не морочьте мне голову, – сказал судья, – вот фото из зоопарка! С пятном на голове – это петух азиатский. Курица белохвостка также запечатлена на снимке. Вот смотрите. – Он повернул фото к залу. – Разве это фазаны?

– Курица и петух, – раздались возгласы в зале.

– Это не фазаны.

– А почему имена такие?

– Да, почему Раиса Максимовна и Михаил Сергеевич? – жадно рассматривая нас, спросил судья. – Еще раз повторяю свой вопрос. Кто вас надоумил воровать и жарить птиц из зоопарка и кто их так назвал? Вы понимаете, что вам грозит? Уголовно-политическое преступление!

Сначала Иваниди загадочно закатил глаза, затем он как-то странно вздохнул и, шумно выдыхая носом воздух, как чайник в момент закипания, закричал:

– Какие курицы? Дядя Нау…

Я успел закрыть ему рот ладонью, и его возглас впитался в мои линии жизни и смерти, которые почему-то шли пунктиром.

– Кто? – не расслышал судья. – Какой дядя? И встаньте, встаньте, когда суд идет.

В очередной раз оглянувшись, я увидел сидящего прямо за мной дядю Наума.

– Вставайте же… – бормотал он. – Да проснитесь вы наконец, олухи… сколько спать можно? Утро скоро! Встаньте, дебилы!..

Дача дяди Наума находилась недалеко от города в дачном массиве «Целинник», который раскинулся за автомобильным мостом по левую сторону от изгиба Чубарского лога, где начинались заросли боярышника и джиды.

Близость дачи к Ишиму делала ее привлекательным местом для летних ночевок, а анархический склад ума дяди Наума и вовсе превращал ее в оазис свободы и лучшее место на земле для меня и Иваниди. Пиркин дачу тоже любил. Но родители Давида считали, что любить дачу и ночевать там вещи все-таки разные, и Дава мог только воображать, как это – ловить с фонариком раков, заходить ночью с бреднем на брод, растягивая мотню все дальше и дальше по течению. Ограничения побуждали Давида все делать в дневное время, поэтому он старался как можно больше успеть до заката солнца: ловил раков в жару, сидел с удочкой на солнцепеке, жарил картошку на углях, когда другие отлеживались в теньке. Иваниди и мне повезло больше. Но было условие, что наши родители в любое время могут прибыть на дачу и проверить, чем мы там занимаемся. Сначала проверки были частыми, затем все реже и реже. И в итоге ничего серьезного предъявить нашему дачному лагерю не нашлось, кроме замечания дяде Науму по поводу висящего на кусте смородины женского купальника.

– Дети же тут! – сказал мой отец.

– Я у нее, – ответил дядя Наум, – на соседней даче живет.

– Файкин, что ли? – спросил отец.

– Райкин! – показал на верхнюю часть купальника дядя Наум.

– Точно, – многозначительно ответил отец и, оставив нам сумку с продуктами, уехал в город.

Наше дачное времяпровождение устраивало всех. Родители отдыхали. Мы тоже. Отдыхал даже дядя Наум, переходя на полное довольствие соседей.

Я потер глаза. Спавший рядом Иваниди по привычке сложил на меня ноги и похрапывал, отвернувшись к стене.

– Проспали, что ли? – Резко скинув с себя ноги Иваниди, я спрыгнул с кровати. – Сколько времени?

– Ровно сорок шесть лет тому назад бомбили Киев, – сказал дядя Наум. – Давай буди грека! Все готово.

Растолкав Иваниди и дождавшись, когда он окончательно придет в себя, мы вышли из домика. Дядя Наум протянул нам два трико и клетчатые рубашки.

– Рванье пропотевшее зачем? – зевая, спросил Иваниди. – В шортах не пойдет?

– Маскировка, – натягивая на себя трико, предположил я и угадал.

– Сегодня утром в городе стало известно, что пропали фазаны из зоопарка, – сказал дядя Наум, – более того, городу известно, что воры были маленькими и пролезли внутрь через оградку и вылезли опять же через нее. Воры, написано в газете, были в шортах и майках. Андерстенд?

– Понятно, – кивнул Иваниди и нахлобучил на голову кепку с надписью: «Москва-80». Пластмассовый козырек кепки был изгрызен, словно ногти на руках нервного ребенка.

– Алиса твоя, – Иваниди ткнул меня локтем, – и чего ты с ней возишься? Вчера притащил ее сюда. Зачем?

– Затем, – не пускаясь в спор, отрезал я и прибавил: – Перчатки возьми, а то дикобраз колючий.

– Все из-за нее. Если бы не она, Михаил Сергеевич не убежал бы и не спас бы Раису… – Коля сплюнул на цветок мальвы. – Всё из-за баб. Бабы зло. А твоя – само зло!

– Отстань, получишь!

– Давай рискни!

– Врежу!

Только я