Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918 - Сергей Владимирович Марков

Так начался, по выражению Пушкина, русский бунт, бессмысленный и беспощадный, неизвестно почему впоследствии названный «великой бескровной революцией»!..

Глава V

Проснулся я довольно неожиданно: меня изо всех сил расталкивал мой полуодетый сосед.

– Вставайте! Вставайте! Матросы заняли гостиницу!

Я быстро вскочил. Поручику долго не пришлось объяснять мне, в чем дело.

«Это начало и конец!» – пронеслось у меня в голове.

В коридоре слышались дикие крики и какой-то грохот. Я подошел к двери, и в этот момент кто-то застучал к нам в дверь чем-то тяжелым.

– Кто там ломится? Подождите! Не пожар! – нарочно преувеличенно спокойно ответил я на продолжавшийся бешеный стук.

Пришлось открыть дверь. В комнату ворвался молодой матрос с карабином в руках и заорал:

– Ваше благородие! Давайте оружие!

Он как-то сразу умолк и смутился. По-видимому, это занятие было ему еще очень мало знакомо, и ему было как-то не по себе.

– Ты, братец мой, не волнуйся, толком расскажи, в чем дело и что тебе от нас надо? – обратился к нему поручик К.

– Так что, значит, приказано от офицеров оружие отбирать!

– Кто приказал? – спросил я.

– А у нас старшой есть… Студент, так он и приказал!!

Мы до того были ошеломлены этим ответом, что несколько мгновений молчали.

– Дожили, дорогой мой!.. – К. посмотрел на меня и грустно усмехнулся.

Едва сдерживая рыдания, передал он матросу свой кортик и маленький браунинг. У меня же мелькнула блестящая мысль. Я вошел в ванную комнату и перекосил девятый патрон в магазине своего маузера, так что казалось, что испорчена подача патрона вообще, и в таком виде вынес его матросу, предупредив, что револьвер испорчен.

Моя хитрость удалась на славу, матрос, повертев револьвер в руках, отдал мне его обратно, заявив:

– Поломанного оружия нам не надо, все равно от него никакого толка нет!

Таким же образом удалось мне отстоять и шашку, у которой, на мое счастье, был надломан эфес.

После наших расспросов выяснилось, что наш посетитель был матросом 2-го Балтийского экипажа. Экипаж присоединился к восставшим после трехчасового боя с взбунтовавшимися солдатами лейб-гвардии Кексгольмского полка, обстреливавшего здание экипажа из пулеметов. Во время перестрелки был убит командир экипажа, капитан 1-го ранга Гирс, но его никто заменить не сумел, а смерть командира так повлияла на матросов, что они перешли без офицеров, которым пришлось скрыться, на сторону кексгольмцев.

В «Асторию» они пришли по приказанию вновь образованного комитета Государственной думы, который, по выражению матроса, «имеет теперь полную власть и правит заместо царя», для охраны гостиницы от вольной толпы, которая «шибко громит гостиницу». Рассказав нам все это, он куда-то исчез.

Но не успели мы опомниться от первого вторжения, как в нашу комнату пожаловал новый гость. На этот раз уже без всякого стука вломился полупьяный, разухабистого вида солдат, обвешанный пулеметными лентами. Узнав, что у нас оружие уже отобрали, он из комнаты не ушел, а, видимо желая похвастать своим новым положением, стал пьяным голосом рассказывать:

– Теперь наша взяла! Государя долой и увсех до-о-олой!.. Таперича мы заведем новые порядки!!! Старый режим продавал нас немцам, мы по свободе, значит, в-о-о как немцам морду набьем!!

Он для пущей убедительности громко икнул, потряс своей винтовкой и, потеряв равновесие, с размаху ударился о косяк двери.

Непечатно выругавшись, он на прощание представился нам, заявив, что он не кто-нибудь, а эскадронный фельдшер лейб-гвардии Конного полка, и прибавил:

– Теперь мы все здорово вооружены и никого не боимся… Я только разрывными пулями стреляю! – и нетвердыми шагами вышел из комнаты, оставив нас одних.

Для того чтобы выяснить создавшееся положение, я решил пойти на разведку. Выйдя из номера, я пошел по направлению к главной лестнице. Почти все номера были открыты, и в них царил полнейший разгром. Из вестибюля доносились дикие крики, звон разбиваемого стекла, треск ломаемого дерева и частая стрельба.

Какие-то негодяи забавлялись стрельбой в пролеты лестницы и в лифтовые люки. Я попытался спуститься по лестнице, но это едва не стоило мне жизни… Несколько пуль врезалось в шаге от меня в перила лестницы. Пришлось повернуть и уйти в коридор. Навстречу мне бежала молодая еще женщина с ребенком в руках. Она истерично рыдала и вскрикивала:

– Они его увели! Куда?!! Зачем? Что он им сделал?!!

Я попытался ее успокоить и по ее бессвязному рассказу понял, что толпа, ворвавшись в гостиницу без всякого предупреждения около 8 часов утра, вытащила силой из номеров почти всех офицеров, одетых и полуодетых, и повела всех якобы в Думу. Зачем и почему, никто не знал… Проведя немного успокоившуюся даму до ее номера, я стремглав побежал искать капитана Китицына, жившего в нашем этаже, но, к большому моему горю, в номере его не застал, а комнату нашел в ужасном виде: все чемоданы были раскрыты, вещи из них в беспорядке разбросаны по комнате, а из ванной комнаты доносился крепчайший запах французских духов.

Когда я вошел туда, моим глазам представилась удивительная картина: стоял какой-то солдат с оборванными погонами, без пояса и усиленно поливал себя различными духами и туалетной водой. На мое появление он не обратил ни малейшего внимания и как раз в этот момент выливал на себя бутылку зубного эликсира… Мне сделалось до тошноты противно при виде подобного безобразия, и я вышел поспешно из номера.

Я чувствовал себя совершенно бессильным что-либо сделать! Поручик К., когда я вернулся, накинулся на меня с расспросами. Неопределенность нашего положения сильно тяготила нас. Нам было ясно, что только чудом нам удалось избежать прогулки в Думу… Нас попросту забыли, так как наш номер находился далеко от главной лестницы, в поперечном коридоре. В то же время нам не была ясна причина такого стремления всех и вся доставлять в Думу.

Только впоследствии я узнал действительное положение Думы в эти дни. Она сделалась не только руководящим центром мятежного Петербурга, но и каким-то новоявленным Олимпом, к которому все стремились в порыве массового психоза, начиная от таких высоких особ, как великий князь Кирилл Владимирович, который привел туда с красными флагами Гвардейский экипаж и обратился к Родзянко, вышедшему встречать эту единственную в своем роде воинскую часть, пришедшую в Думу с таким сиятельным командиром и его деятельным помощником капитаном 1-го ранга Лялиным, со следующей речью:

– Ваше высокопревосходительство! Я и Гвардейский экипаж присоединяемся к Государственной думе!

Это была воистину трогательная картина: присоединение великого князя к войскам, бунтовавшим против его державного повелителя и двоюродного брата!..

По случаю столь высокознаменательного события