Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

class="p1">– Не беспокойтесь, никто ничего не узнает, – обещал Danet. – Так и вам удобнее, и мне достать билет не представит никакого затруднения. А то бы удивились, да еще стали спрашивать, как и почему. Я просто скажу, что вы – модистка или цветочница, – «мой маленький друг».

– А так как по моему акценту догадаются, что я иностранка, то скажите, что я – полька.

– Хорошо. С нами будет и мой двоюродный брат – Charles Danet, с первого курса, но за него опасаться нечего, что разболтает, – это могила.

– Смотрите, Danet… я вам верю.

Вместо ответа он поцеловал мою руку…

…А однако Муратовы совсем переменились ко мне. Она почти не говорит ни слова. Он, прежде простой и любезный, – теперь уже не заговаривает со мной за обедом и только изредка, бегло, будто боясь чего-то, обратится с каким-нибудь незначительным замечанием.

Даже madame Dorez заметила и говорит:

– А ведь что-то странно: monsieur, когда встречает вас в коридоре один, – подает вам руку, а когда с madame – только кланяется; и вообще они к вам очень переменились, отчего это?

Ах, я бы сама была рада, если б кто-нибудь объяснил мне отчего. Мне как-то не верится, чтобы эти интеллигентные люди, к которым я так искренно расположена, для которых так старалась быть полезной, – могли придраться и составить обо мне нелестное понятие на основании только одного моего рассказа о знакомстве с Кларанс. Неужели эти люди настолько узки, настолько нравственно близоруки, что могут, не заглядывая глубже, так, сразу осудить беспощадно и закрыть навсегда для меня свою дверь?

Впрочем, я теперь и сама из простого чувства собственного достоинства не пойду к ним.

Но мне больно переносить их скрытое холодное презрение, больно видеть, как муж трусит своей жены и старается подражать ее поведению со мною: видно, что это, в сущности, вовсе не свойственно его мягкой и добродушной натуре.

За что все это?!

14 декабря, суббота

Получила от Danet письмо, что костюм готов и я могу примерить его. Что я примерю у него на квартире – это было условлено и раньше, чтобы не узнала хозяйка.

Danet живет с кузеном Шарлем на отдельной квартире, поближе к факультету, – мать и замужняя сестра – около Триумфальной арки. Он ждал меня в изящно убранном рабочем кабинете, который одновременно служил ему и мастерской.

На широком турецком диване, обитом красным плюшем, лежал костюм: туника цвета mauve и пеплум crème – все из дешевой бумажной фланели. Но этот материал казался дорогим и красивым в изящных складках костюма, который был сшит так, как шьют только здесь, и нигде больше. Где, как, у кого научилась его мать, богатая женщина, которой, наверное, никогда и не приходилось учиться ни шитью, ни кройке, этому искусству драпировать ткани так художественно, с таким тонким вкусом и, главное, пониманием красоты античного платья? Она, как и все француженки, родилась с этим умением…

Danet все обдумал, как настоящий артист… Купил чулки, сандалии, ленту на голову и камни на нее наклеил…

Я, не раздеваясь, тут же на платье надела тунику и пеплум… Очень хорошо, как раз для меня. Как Danet снял мерку – я уж и забыла, – кажется, только длину и ширину груди, – однако все впору.

И он смеялся над моим восхищением работой…

– Ну вот, пустяки… Дома прислуге делать нечего, а мама только задрапировала на манекене. Она у меня предобрая, совсем идеальная мать. Отчего же, говорит, не доставить удовольствие молоденькой иностранке?

Я сняла пеплум и тунику. Danet аккуратно сложил все и усадил меня на диван.

– Ну, теперь я покажу вам пригласительные билеты. Надо вписать ваше имя. В Брока мне выдали дамский билет, не вписывая имени, по доверию. Я сказал, что приведу с собой маленькую цветочницу… польку. Но все-таки имя вписать нужно, это формальность… Так какое же мы придумаем? По кортежу я буду римлянин, а вы – моя вольноотпущенница.

Это слово мне напомнило что-то… Вот! да ведь в романе «Quo Vadis?» есть вольноотпущенница Лигия… По-французски это только выходит не так красиво – Lygie, а лучше Lydia, – это и по-русски так же.

– Так и впишите – Lydia.

– Да, это красивое имя, – согласился Danet, развертывая билеты.

– Смотрите, вот это белый – мужской, а это зеленый – дамский. Пока вы читаете, что написано на моем, я впишу ваше имя.

Я взяла билет, отпечатанный крупным красным шрифтом на белом, элегантном, узком листе толстой ватманской бумаги со вставками из белой глянцевитой. Вверху – красивая виньетка весьма откровенного содержания: римлянин в каске, покрытый только плащом, обнимающий голую женщину; внизу – переплетающееся тело такой же женщины и сатира. Сбоку, в длину текста приглашения, шла надпись буквами одна под другой: «Бал интернатуры».

Дорогой друг,

в понедельник, 16 декабря 1901 года, мы празднуем в Буллье прибытие в школу-интернат наших будущих преемников; мы рассчитываем на вашу помощь.

Интерны по медицине в больницах Парижа.

Внизу была подписана фамилия – Danet.

На другой половине мелким красным шрифтом были отпечатаны правила.

БАЛ ИНТЕРНАТУРЫ

Карточка строго персональная. Должны присутствовать: имя приглашенного лица, имя приглашающего интерна, подпись начальника охраны и больничный штамп.

Вход на бал будет ВОСПРЕЩЕН любому лицу не в костюме (за исключением шефов) или в костюме, не удовлетворяющем требованиям. Разумеется, некоторая художественная непоследовательность допустима.

Следующим лицам будет отказано во входе без объяснения причин: монахам, мошенникам, велосипедистам, водителям, больным, интернам в медицинских блузах, клоунам, Пьеро и другим зевакам. Однако, если один из этих персонажей необходим для шествия, на контроле это должен подтвердить заведующий шествием.

И опять на вставке из глянцевитой бумаги подписи:

Г-н Данет,

приглашен Гарсье из больницы Брока.

Внизу обязательное предупреждение:

Двери откроются в половине десятого и закроются в полночь.

– Какой красивый билет! – сказала я.

– А вот еще лучше и интереснее. Посмотрите, какой изящный, – сказал Danet, подавая темно-зеленый, еще более толстый лист со вставками из серебристой бумаги и такою же виньеткою в заголовке.

«Mon coco», – прочла я и остановилась в недоумении: что же такое значит «сосо»?

Danet рассмеялся:

– Ничего, это просто так, имя ласкательное…

Приглашаем вас посетить шествие, службу и похороны скучной премудрости, которые свершатся в ночь с 16 на 17 декабря 1901 года под веселые звуки оркестра Булье.

Передайте матушке, что никакой беды с вами не случится.

– Зачем же мать-то предупреждают? – с недоумением спросила я Danet.

Тот опять рассмеялся:

– Да просто потому, что там