Ищи меня в России. Дневник «восточной рабыни» в немецком плену. 1942–1943 - Вера Павловна Фролова

– он, взрослый мужчина, объездил почти весь свет, столько и стольких повидал! Да одна его служба во Франции чего стоит! Ведь читала же ты и не раз – француженки знают толк в любовных делах. Даже самая замухрышистая из них – не тебе чета! А то развесила уши…»

– Не надо сейчас об этом, Роберт, – сказала я снова и уже более решительно отстранилась от него. – Вы, наверное, не совсем поняли… Понимаете, для меня нет ничего на свете и важнее, и милее, и желаннее, чем моя Родина – Россия. Без нее я не смогу просто жить. Поэтому нам лучше, наверное, расстаться.

Он вновь принялся горячо уверять меня в своих чувствах, обещал разрушить все препятствия и преграды, но… Но тут любовным объяснениям внезапно пришел конец, причем весьма и весьма прозаически. Скрипнула легонько дверь (мы стояли возле нашего крыльца), на пороге, освещенная падающим из кухни блеклым светом, появилась мама в старом цветастом халате и довольно бесцеремонно, сердито и решительно велела Роберту идти домой, а мне – отправляться спать. В коридоре она чувствительно больно шлепнула меня по заднему месту, занесла ладонь для повторного шлепка, но я сумела перехватить ее пальцы.

– Пожалуйста, не дерись! – шутливо шепнула я ей в ухо. – Этот, как ты его называешь, «английский пижон» только что просил у меня руку и сердце.

– Перца я тебе всыплю хорошего, вот что! – грозно пообещала мама. – Где тебя черти носят?! Вон у Эрны, за стеной, давно уже какие-то шорохи слышатся… Наверное, она проснулась и выследила вас! Что, не терпится попасть в концлагерь? – И тут же не удержалась, полюбопытствовала: – Ну и что? Что ты говорила насчет «руки» и «сердца»?

– Не волнуйся. И то и другое осталось при мне.

Галя с Верой еще не спали (они лежали поперек моей кровати, а ноги – на стульях), шушукались в темноте. Я нырнула к ним, в серединку, под теплое одеяло. Они сразу шепотом завопили, – мол, я – как ледышка, совсем заморозила их, стали брыкаться. Затем успокоились и забросали меня вопросами: «Почему так долго? О чем мы говорили столько времени? Как он вел себя, этот рыжий „гадик“, – конечно же, лез с поцелуями?»

Я сначала отвечала им, потом понарошку захрапела, притворилась, что уснула. Они разобиделись, но вскоре по их ровному дыханию я убедилась, что они спят… А мне не спалось! Я маялась в тесноте и в духоте и не могла сомкнуть глаз. Со страшной силой тянуло в кладовку, к своей тетради, но я боялась, что мама проснется и уж тогда и вправду задаст мне хорошего «перца».

На второй день было воскресенье, однако Галя и Вера поднялись ни свет ни заря, так как им необходимо было поспеть на свои места к семи часам. Я провалялась в постели до девяти, а затем до вечера не знала, куда себя деть от душевного смятения. Почему-то было ужасное настроение – никого не хотелось видеть, ничего не хотелось делать – даже писать. Приходили тетя Таня с сыном Сашкой (его отпустили к ней на Рождество), была вся «братия» от Бангера, а также Иваны – Великий и Черный из «Шалмана» и Игорь. Часа в четыре прибежали Генка с Толькой с запиской от Роберта, в которой он вперемежку с пылкими любовными признаниями спрашивал, можно ли ему прийти сегодня к нам? Я тут же прошла в кухню и, присев к столу, написала ему скорый ответ, что – нет, нельзя: мол, слишком много у нас сегодня постороннего люда. Приврала к тому же, что произошел неприятный разговор с соседкой-немкой: мол, она вчера через окно засекла нас и обещает донести на меня в участок. Подумав, сделала приписку, что очень прошу Роберта не приходить к нам ни под Новый год, ни первого января, так как опасаюсь неприятностей не только для себя и для него, но и для других. Пообещала, если сумею, сама как-нибудь побывать у Степана.

А когда Генка с Толькой удалились, поплакала в кладовке от досады, от жалости к себе, от сжимающей сердце глухой, тяжелой тоски.

      …Ах, отчего да почему

На глазах слезинки?

Это просто ничего —

По любви поминки…

Продолжение следует.

В довоенном Петергофе. Вера Федорова (крайняя слева) с подругой Аней Емельяновой, двоюродными сестрами Марией, Надеждой, Ядвигой и тетей Ксенией

Вера Федорова с мамой Анной Петровной и средним братом Константином

В стрельнинской школе перед войной. Вера Федорова во втором ряду сверху вторая справа

Старший брат Михаил Федоров.

Во время войны служил в Ленинграде в блокадной команде Смольнинского района

Средний брат Константин Федоров.

Во время войны был заместителем командира по разведке в партизанском отряде Никитина в Белоруссии

Младший брат Иван Федоров.

Воевал на Кольском полуострове в зенитных войсках

Вера Федорова в Германии. 1943

Анна Петровна Федорова (мама Веры) в саду около дома в деревне Новополье после войны

Вера Федорова (Фролова). 1947–1948

Вера Федорова (Фролова) в яблоневом саду в деревне Новополье.

Послевоенные годы

Вера Фролова с мужем Павлом в деревне Новополье. 1948

Вера Федорова (Фролова) с двоюродной сестрой Ядвигой Галинис. 1947

Вера Фролова со своей матерью Анной Петровной, старшим братом Михаилом Федоровым (крайний слева) и мужем Павлом Фроловым. 1948

Семейная фотография. 1958–1959

Дети Веры и Павла Фроловых: сын Вячеслав и дочь Ирина. 1957

Вера Фролова с дочкой Ириной. 1955

Вера Фролова с мужем Павлом и детьми: сыном Вячеславом и дочкой Ириной. 1957

Вера Фролова. Конец 1950-х – начало 1960-х

На одной из ежегодных встреч выпускников стрельнинской школы в послевоенные годы. Вера Фролова во втором ряду пятая слева,