Картографы рая и ада - Василий Андреевич Владимирский

никогда не планировал стать «писателем-фантастом» – так уж получилось. Вслед за «Драгоценностями Эптора» он продал второй НФ-роман, за ним третий – и пошло-поехало. Очень практичный, рациональный подход. Во-вторых, несмотря на всю инаковость автора, американское фантастическое сообщество встретило книги Чипа не просто приветливо – с восторженным энтузиазмом. Его тексты пробивали любую броню: с тем же Азимовым Дилэни связывали отношения настолько тесные, чтобы звать автора «Основания» Айком, как самые давние друзья, – и это несмотря на известную склонность классика к бестактным шуткам.

Ранние книги Чипа, сочетающие традиционализм и новаторство, изобретательные, поэтичные, но в то же время развивающие канон НФ (как, например, трилогия «Падение башен» («Fall of the Towers», 1963–1965), написанная в полемике со «Звездным десантом» Роберта Хайнлайна), ярко иллюстрировали процессы, происходившие в те годы в англо-американской фантастике. Сердца шестидесятников требовали перемен, и Дилэни окунулся в этот кипящий котел в головой. С 1962 по 1968 год он написал семь романов, четыре больших повести и десяток рассказов, которые принесли ему пять самых авторитетных жанровых наград: четыре «Небьюлы» и одну «Хьюго».

Наконец, при всей своей начитанности, Дилэни всегда был чужд интеллектуального снобизма и не имел привычки разделять жанры на высокие и низкие, достойные и недостойные. Научная фантастика, традиционная реалистическая проза в духе Марселя Пруста, комиксы, порнография – все заслуживает внимания писателя и интереса исследователя. НФ лишь дает автору свой набор уникальных инструментов: в конце концов, как любит повторять Дилэни, это единственный вид художественной литературы, где фраза «его мир взорвался» может служить метафорой, а может – описывать вполне реальные события, прямо сейчас происходящие с героем. Жанр не делает книгу лучше. Жанр не делает книгу хуже. Только талант автора, только понимание глубинных механизмов литературы и изобретательность в их использовании.

Повторяющаяся структура

Сегодня о Сэмюеле Р. Дилэни чаще всего вспоминают как о глубоком исследователе темы расы, сексуальности и пола в научной фантастике. Но правда в том, что в его раннем творчестве, в рассказах и повестях шестидесятых, эти мотивы никогда не были доминирующими, а в поздних произведениях, начиная с «Дальгрена» («Dhalgren», 1975), – не были единственными. Поле, на котором играет писатель, гораздо шире и многоцветнее этой упрощенной и уплощенной схемы.

«Дальгрен», переломный роман Дилэни, вырос из амбициозного замысла, который Чип планировал воплотить по контракту с издательством «Avon Books». Как вспоминает автор, речь шла о пятитомнике, в котором Дилэни, используя свои энциклопедические знания о современной американской контркультуре, планировал описать пять разных революций: перевороты в мире экстремального потребительского промышленного капитализма; репрессивного коллективистского правительства; классической диктатуры; обычной парламентской республики; глубоко коррумпированного правительства. Причем во всех пяти случаях революцию должна была совершить группа людей, объединенных мировоззрением «детей цветов», близким к утопической идеологии движения хиппи.

Однако, прежде чем взяться за первую часть пятитомника, Дилэни принял решение отказаться от привычного для НФ лобового подходи и усложнить задачу. «Первоначально я планировал, что все это будет чем-то вроде романов Альфреда Бестера о далеком будущем с большим количеством реплик Джорджа Бернарда Шоу, – рассказывает он в интервью Скотту Эдельману. – Но я решил, что хочу сделать что-то более поэтичное и написать один роман»[36].

«Дальгрен», книга о молодом человеке, поэте-самородке, который исследует Беллону, вымышленный американский мегаполис, частично покинутый жителями, частично разрушенный в результате загадочной катастрофы и ставший прибежищем для потерянных душ, маргиналов и сквоттеров, свободных художников и молодежных банд, – история не только о поиске идентичности, но и о крушении иерархий, об отказе от прошлого, о создании новой сети социальных связей. Эта книга стала своего рода зародышем социальной утопии, в которой куда больше эмоций и меньше рацио, больше образности и меньше объяснений, чем в предыдущих романах Дилэни. Роман встретил неоднозначный прием: с одной стороны, продался тиражом более миллиона экземпляров, а с другой – вызвал яростное неприятие прежних поклонников Чипа. Например, Харлан Эллисон, составитель программной антологии «Опасные видения», в которую вошел рассказ Дилэни «Да, и Гоморра…» («Aye, and Gomorrah…», 1967), вспоминал, что добрался до 350-й страницы и швырнул «Дальгрен» через всю комнату.

Дилэни обладает редким даром поэтизировать приземленное и находить взаимосвязи между процессами и явлениями, которые на первый взгляд не имеют друг с другом ничего общего. В повести «Баллада о Бете-2» («The Ballad of Beta-2», 1965; номинирована на премию «Небьюла») молодой амбициозный антрополог исследует происхождение поэмы, записанной со слов обитателей древнего «корабля поколений», бесцельно дрейфующего в пространстве, – и убеждается, что пышные метафоры на самом деле довольно точно отражают реальную трагедию, которая произошла на борту звездолета сотни лет назад. В «Пересечении Эйнштейна» (премия «Небьюла-1967») антропоморфные создания, заселившие Землю после того, как человечество сошло со сцены, вынуждены следовать культурным архетипам, доставшимся в наследство от предшественников, и раз за разом с вариациями повторять классические драмы Орфея и Эвридики, Тесея и Минотавра, Аполлона и Асклепия.

В «Вавилоне-17», отмеченном «Небьюлой-1966», Дилэни обращается к гипотезе лингвистической относительности, известной также как гипотеза Сепира – Уорфа: язык определяет мышление, задает границы и направление мыслей, в значительной мере диктует поступки человека. А значит, обладает мощным деструктивным потенциалом, может стать опасным оружием в умелых руках. В наши дни гипотеза Сепира – Уорфа не то чтобы опровергнута, но получила ряд принципиальных дополнений и уточнений – тем не менее «Вавилон-17» продолжает оставаться каноническим примером лингвистической НФ.

В «Нове» («Nova», 1968, финалист «Хьюго-1969») Дилэни искусно соединяет символику карт Таро и субъядерную физику, миф о святом Граале и современную политическую теорию – и, помимо прочего, впервые подробно описывает подключение внешних устройств к нервной системе человека посредством вживленных разъемов. Именно «Нову» принято считать одним из главных текстов в американской фантастике, повлиявших на формирование эстетики и идеологии киберпанка восьмидесятых, – наравне с романом Филипа К. Дика «Мечтают ли андроиды об электроовцах?» и повестью Джеймса Типтри-мл. «Девушка, которую подключили».

Дилэни не свободен от рефлексии. Начиная с юношеских «Драгоценностей Эптора», практически в каждой своей книге он исследует природу поэзии, музыки, искусства в широком смысле слова – и приходит к выводу, что насилие и творческое стремление изменять мир, транслируя вовне образы, роящиеся в голове, растут из одного общего корня.

Однако любимая концепция автора, которая проходит сквозь все творчество Дилэни красной нитью, – идея повторяющейся структуры. Язык, архетипы, политика, литература, музыкальный ритм – лишь частные проявления одного глобального кода. «Знаете, что получится, если голографическую пластинку разрезать пополам?.. – спрашивает один из героев повести «Время как спираль из полудрагоценных камней» премии «Небьюла-1969», «Хьюго-1970»). – Два целых изображения, только слегка размытых, нечетких… А если половину снова разрезать надвое, получаются еще менее