Допинг. Запрещенные страницы - Григорий Михайлович Родченков

написанному на этикетке, поскольку анаболические стероиды выпускались известными фармацевтическими фирмами. Это казалось настолько обычным и само собой разумеющимся делом, что только потом, когда это всё ушло навсегда, мы осознали, какое это было райское время. Столкнувшись с подделками, с несоответствием содержания и упаковки, с неожиданными и невероятными примесями в таких обычных препаратах, как тестостерон или оксандролон, я ужаснулся и понял, сколько опасностей подстерегает российских спортсменов — и на какой адской сковородке мне придётся вертеться.

Вообще, главное слово во всех около- и непосредственно допинговых делах — это страх. Если ты потерял страх, то катастрофа становится вопросом времени, она неизбежна. Как ни странно, но в конце 1980-х годов в сборных СССР допинговый страх существовал, его поддерживали на спорткомитетовском уровне: вот мы вас всех сейчас перед выездом ка-а-ак проверим по полной программе, и пощады никому не будет, нарушителей выгоним из сборной! Семёнов поддакивал: правильно, давно пора приструнить этих балбесов (любимое словечко Виталия Александровича), пусть посидят пару лет без всесоюзных сборов и адидасовской экипировки!

Но Россия — не СССР, за двадцать лет всё изменилось. В российском спорте страх рассеялся, спортсмены и тренеры радостно прониклись стадным патриотизмом и решили, что ради победы им всё можно, что их защитят и прикроют, ведь мы самые лучшие, а вокруг нас либо враги, либо дураки — и все нам завидуют. Но об этом позже, а пока на будущее запомним две проблемы российского спорта XXI века: ложная этикетка (mislabeling) и содержание примесей (impurities).

Но вернёмся на двадцать лет обратно.

4.4 Первые Игры доброй воли в Москве. — Бен Джонсон, станозолол!

Следующий, 1986 год был особенный. В Москве состоялись первые Игры доброй воли, и впервые с 1976 года советские и американские спортсмены соревновались на таком высоком уровне. Джеки Джойнер-Кирси установила мировой рекорд в семиборье — 7148 очков, впервые превысив барьер в семь тысяч. Сергей Бубка со своим шестом тоже прыгнул на мировой рекорд — 6.01 метра. В беге на 100 метров победил канадец Бен Джонсон, он пробежал за 9.95, это было невероятно для равнинной Москвы и небыстрой — для спринта — дорожке «Лужников». В Мехико, на высоте, это было бы 9.70! Что произошло потом, я описал в своей статье, опубликованной в журнале «Лёгкая атлетика» в 2000 году:

На допинг-контроль Бен шёл, улыбаясь и приветствуя зрителей, будучи уверен, что ничего найти невозможно. Это было верно для всех антидопинговых лабораторий мира — кроме нашей, московской. В тот день, когда Бен Джонсон бежал 9.95, я сутки работал в лаборатории. Поздней ночью с лёгкой атлетики привезли пять закодированных, то есть без имён, проб: две были отмечены как женские, три — мужские. А врач, принимавший у спортсменов пробы, похвастался автографом Бена. Его пробу я вычислил мгновенно, как только посмотрел на список препаратов, которые задекларировали мужчины. Две пробы были со стандартным набором фармакологии: эссенциале, карсил, панангин, инозин — которым тогда пичкали сборную СССР, то есть это были наши ребята. Тогда третья проба, без всяких пометок, должна принадлежать Бену Джонсону. И именно в этой пробе хорошо были видны оба пика метаболитов станозолола. На следующий день анализ повторили — классический станозолол!

Но мир этого не узнал. Помимо Бена Джонсона, на первых Играх доброй воли в Москве было 14 (четырнадцать) положительных проб, в том числе у звёзд лёгкой атлетики из ГДР. Так что наши спортивные и партийные руководители не решились «омрачать праздник», всё-таки эта была первая — с 1976 года! — встреча атлетов СССР и США после бойкота Олимпиад в Москве и в Лос-Анджелесе. Так что Бен Джонсон ещё два года удивлял мир своими результатами, без проблем пройдя девятнадцать допинг-тестов, пока, бедняга, не попался в Сеуле. Кстати, перед Олимпиадой аккредитацию сеульской лаборатории проводили по заданию медицинской комиссии МОК специалисты Московского антидопингового центра, и Бен Джонсон стал нашим подарком корейским специалистам, прославившимся тогда на весь мир.

4.5 Заседание медицинской комиссии МОК в Москве. — Манфред Донике

Перестройка чувствовалась и вдохновляла, научная жизнь оживилась, железный занавес перекосился, и даже воздух, казалось, стал свежее и прозрачнее. В 1986 году Госкомспорт проводил заседание медицинской комиссии МОК в Москве. Организацию и протокол возложили на Виталия Александровича Семёнова, входившего в эту комиссию с 1981 года. Председателем медицинской комиссии был принц Александр де Мерод, профессор Манфред Донике из Кёльна возглавлял антидопинговую подкомиссию. Они прибыли в Москву вместе с директорами ведущих допинговых лабораторий. Это были Роберт Дугал из Монреаля, Арнольд Беккетт из Лондона, Клаус Клаусницер из восточногерманской Крайши и Дон Кетлин из Лос-Анджелеса. Наш Виталий Семёнов принимал участие молча, но с госкомспортовской переводчицей Ниной Дубининой, знавшей три языка и объехавшей весь мир. Незнание иностранного языка для советского руководителя было обычным делом; присутствие переводчицы на заседаниях было обязательным и свидетельствовало о высоком положении участника.

Надо сказать, что подкомиссия профессора Донике была довольно склочной. Принц де Мерод иногда шутил и над всеми издевался, говорил только по-французски и постоянно курил, ему следовал профессор Дугал из Монреаля. Донике и Кетлин друг друга не любили, но дружно ополчались на старого профессора Арнольда Беккетта, когда тот с академическим апломбом делал замечания по любому поводу или принимался читать незапланированные лекции, считая себя основоположником допингового контроля. Ещё Донике терпеть не мог Клаусницера, директора лаборатории из ГДР, — Манфред хорошо знал, какие дела там творились.

Хорошо помню, как летним днём мы с Семёновым встречали Манфреда Донике в гостинице «Спорт» на Ленинском проспекте. Донике быстро вошёл с озабоченным видом, и тогда я впервые увидел чемодан на колёсиках. Семёнов мне мигнул, чтобы я услужливо перехватил чемодан, чемодан я принял, хотя Донике это не понравилось. Виталий о чём-то заговорил по-немецки, помогая себе жестами и мимикой, а затем представил меня. Не успел я сказать, что делаю анализы на стероиды, как Донике прямо спросил, какие колонки мы используем для определения тестостерона и сколько положительных проб у нас было с начала года. Тут, как говорят собачники, я сел на задние лапы, не зная, что ответить, ведь мы так и не начали определять тестостерон при рутинных анализах. Но Семёнов внимательно следил за нами и сразу сделал мне круглые глаза, чтобы я не сказал лишнего, а затем перехватил разговор и погасил острую тему. Он озабоченно нахмурился и, своеобразно жестикулируя, как бы по секрету сообщил Донике, что у нас установлены новые