Вячеслав Бондаренко - Вяземский

Но наследника уже не могло поддержать присутствие близких — его мучили беспрестанные боли в позвоночнике, мигрень и рвота. Ночью 12 апреля, после четырехчасовой агонии, Николай Александрович скончался. Описать горе родителей было невозможно. На панихиде, которую служили утром, все присутствующие плакали навзрыд.

14 апреля, в среду, Вяземский стоял в карауле у гроба цесаревича в церкви Святого Николая Чудотворца. Еще через день вся Ницца вышла проводить великого князя в последний путь. Траурная процессия двигалась через весь город, вдоль моря, вдоль цветущих апельсиновых рощ; за гробом верхами следовали августейшая фамилия, православное духовенство, свита… Стройно звучали пригробные молитвы. Пушечными залпами прощались с усопшим русские корабли «Алмаз» и «Олег»… Тело великого князя принял фрегат «Александр Невский», стоявший на рейде в Вилла-Франке. Вместе с другими русскими гостями Ниццы Вяземский встречал на борту этого корабля новый 1865 год. И вот теперь «Александр Невский» уносил к берегам России уснувшего вечным сном цесаревича.

Князь посвятил этому траурному плаванию стихотворение «Вечером на берегу моря»: сияющее южное море, звезды и под ними — спящий царевич, возвращающийся на родину… В Петербурге Вяземский опубликовал брошюру «Вилла Бермон» — небольшой очерк о последних днях Николая Александровича. Завершался он предложением приобрести виллу, на которой умер цесаревич, в собственность России и построить в ней часовню. Случилось все не совсем так, как предлагал Вяземский: купленную виллу тут же снесли, а часовню на ее месте освятили уже в 1868 году. В 1903— 1912 годах архитектором М.Т. Преображенским в Ницце был выстроен пятиглавый Свято-Николаевский собор в память о покойном великом князе — красивейший православный храм за пределами России.

«Прозябательная» спокойная жизнь Вяземского за границей закончилась. Прощание с любимой Мэри было грустным и нежным… 17 апреля императорская чета со свитой отбыла из Ниццы в Дармштадт; начало мая Александр II с женой провели в замке Югенхайм и 12-го прибыли в Петербург. Вяземский временно остановился дома у П.А. Валуева, потом отправился в Царское Село, где собралась вся августейшая фамилия. 28 мая присутствовал на погребении цесаревича. Большую часть лета он провел в дворцовых пригородах столицы, рядом с императрицей. Нередко виделся он и с новым цесаревичем, великим князем Александром Александровичем (Вяземский, по-видимому, редактировал манифест об объявлении его наследником). При жизни старшего брата будущий Александр III не слишком выделялся на его фоне и теперь очень страдал от неприязненного отношения к себе некоторых родственников и придворных. Например, великая княгиня Елена Павловна прямо заявляла: «Право престолонаследия должно перейти от «бульдожки» к его младшему брату Владимиру…» Великий князь Константин Николаевич обращался к новому наследнику, не скрывая своего презрения. Да и преподаватели, занимавшиеся с Александром, в голос говорили о том, что цесаревич не выдерживает никакого сравнения с покойным старшим братом. Едва ли не единственными придворными, не разделявшими общее мнение о молодом наследнике, были старики Вяземские.

«Великий князь Александр Александрович никогда не отличался светскими наклонностями, — вспоминал граф С.Д. Шереметев. — Придворные дамы двора императрицы Марии Александровны всего менее привлекали его, как и близкий ее кружок. Он определенно не сочувствовал ни Тютчевым, ни Мальцовой, ни Толстой, ни Блудовой. Его калачом не заманишь на придворные вечера, и в то же время он охотно посещал княгиню Веру Федоровну Вяземскую, находя удовольствие в ее беседе… Она с ним шутила, привлекала его живой и блестящей речью, на правах старости позволяла грозить ему иногда своею тростью. И эта трость осталась у него твердо в памяти… В то же время ближе узнал он и князя Петра Андреевича». Наследник начал бывать у Вяземских дома. Например, 15 февраля 1869 года он присутствовал на чтении князем В.П. Мещерским драмы «Десять лет из жизни редактора журнала». «Сочувствие его (цесаревича. — В. Б.) всецело было на стороне князя П.А. Вяземского, сумевшего заинтересовать его своим разговором, своими неисчерпаемыми рассказами и воспоминаниями», — свидетельствовал граф С.Д. Шереметев. И после смерти Вяземского Александр III не раз тепло вспоминал о нем.

Несмотря на придворные обязанности и недавние грустные впечатления, лето 1865 года оказалось очень плодотворным для Вяземского-поэта. Разлука с Мэри Ламсдорф вдохновила его на множество стихов: уже 1 мая, в поезде, где-то между Дармштадтом и Югенхаймом он пишет «Забыть ли мне прогулки наши…», через две недели — «Notturno», еще одно стихотворение под этим названием — 14 июня, 16 июня — «Всегда», 19-го — «Мери-Пери», 27 июля — обращение к императрице «Поздравить ли мне вас?», 4 августа — трогательное и взволнованное «Je me mis à pleurer comme on pleure à vingt ans», 12 августа — «Дача за Петергофом», воспоминание о детских годах Мэри… Через день князь в составе свиты императрицы выехал в Москву и весь сентябрь провел вместе с августейшей четой в подмосковном поместье Ильинском, пять лет назад купленном для Марии Александровны.

Вяземский хорошо помнил Ильинское еще владением Остерманов и Голицыных. Место прекрасное — графом Остерманом-Толстым был выстроен на берегу реки Москвы двухэтажный деревянный дворец и разбит превосходный английский парк с оранжереями, множеством беседок, павильонов и мостиков. Императрица открыла в Ильинском мужское училище… Ильинское сохранило свою элитность по сей день — там ныне находится закрытый дом отдыха — и благодаря этому уцелело в том виде, в каком его знал Вяземский. Сохранились прекрасная аллея вековых лип, ведущая ко дворцу, конюшенный двор, красивейший храм. Сохранился и стоящий на отшибе павильон «Не чуй горе», в котором квартировал князь… Ильинское было описано Вяземским в стихотворении «Подмосковная», посвященном августейшей «звенигородской помещице» и изданном отдельной брошюрой.

Из гостеприимного Ильинского Вяземский иногда выбирался и в Москву, где для него была подготовлена квартира в Большом Кремлевском дворце… В последнее время князь бывал в Первопрестольной почти каждый год, еще в 1858-м написал там добродушные стихотворные «Очерки Москвы», где помянул все московские привычки, обычаи, нелепицы и достоинства, в 1860-м — большое грустное стихотворение «Дом Ивана Ивановича Дмитриева», почтив память одного из главных учителей своих в литературе (столетний юбилей Дмитриева прошел незамеченным)… Москва 60-х уже очень мало напоминала не то что себя «допожарную» — о той Москве давно и помину не было, — а даже Москву 40-х годов. На окраинах стремительно росли фабрики и заводы, в дворянских особняках селились разбогатевшие купцы… Наконец-то освободился от лесов купол храма Христа Спасителя, который Вяземский уж не чаял увидеть достроенным. Канули в небытие манеж на Волхонке и Большой Каменный мост, последние приметы детства. Эта новая Москва начинала напоминать европейский город: «Манчестер ворвался в Царьград»… Князь думал, что родное гнездо становится для него Помпеей, засыпанной пеплом забвения… И все-таки вырвалось признание: