История литературы. Поэтика. Кино - Сергей Маркович Гандлевский

выражения, как чтобы изо всех сил своих поспорить с Омиром [Гомером] о награде, наподобие нового борца, с таким, который заслужил уже всеобщую похвалу и удивление»37. В примечаниях Мартынов добавляет: «Подражать не всегда есть слабость; это удел не одних только посредственных, но и великих умов. Виргилий подражал Омиру, Гораций Пиндару, Теренций Менандру, и чтобы сказать о российских писателях, г. Державин в некоторых своих творениях, Горацию, в некоторых Анакреону; г. Княжнин Расину и проч. Но помрачает ли это их славу? Произведения Гениев то же, что произведения Природы. С них вечно будут списывать, и самые сии списки могут быть великими, коль скоро отражается в них блеск и достоинство подлинников»38.

Батюшков внимательно и с удовольствием читал русский перевод Лонгина, сделанный Иваном Мартыновым (2, 54), и неоднократно выражал интерес к теории возвышенного (2,73, 416). Обновление русского языка было одной из задач, к реализации которых он сознательно стремился. Представляется бесспорным, что идеи, идущие от Лонгина к Д’Аламберу, существенным образом повлияли на его видение переводческой практики, а также определили его установку на вплетение чужого голоса в собственную поэтическую речь. При этом тот факт, что в качестве подражателей Гомера Лонгин упоминает и Геродота, и Платона, и Стесихора и что д’Аламбер сопровождает свою теорию перевода отрывками из Тацита, может объяснить, почему в отличие от Жуковского Батюшков не проводит принципиального различия между поэтическим и прозаическим переводами (как было упомянуто выше, он пытался переводить Тассо в прозе)39.

В короткой статье о Лонгине Харольд Блум отметил центральную роль литературной аллюзии в теории Лонгина: «Longinus has a far less impoverished view of literary allusion than most scholars now enjoy. Allusion, Longinus says, causes a lustre to bloom upon our words, as our minds are troped or colored by the power of our precursors’ language»40. Представляется, что Батюшков с одобрением отнесся бы к этим словам. Интересно при этом, что, говоря о поэтической родословной возвышенного, Лонгин использует образ реки, который, как мы видели, лежит и в основе представлений Батюшкова о литературной традиции. В его представлении Платон «из сего великого Поэта (Гомера. — А.Ш.) почерпал свои мысли, как из живого источника, из коего безчисленные потоки разливаются»41. В сущности, Лонгин описывает определенную модель соотношений с прошлым, в которой эмуляция предшественников создает некую драматическую коллизию, позволяющую современному субъекту возвыситься над повседневностью и одновременно заявить о себе, выстроив свою авторскую речь как течение некоего надличностного литературного потока42. Лонгин — первый философ современности в том смысле, что он пропитан осознанием запоздалости, ощущением, что самоутверждение возможно лишь в двоякой борьбе с предшественниками. Мне представляется бесспорным, что Батюшков является своего рода поздним Лонгином, поэтом, пытающимся приобщиться к мощному потоку литературного прошлого и потому возносящимся над спецификой преходящего времени. Используя категории Хейдена Уайта, можно сказать, что Батюшков в своей жизненной стратегии прибегает к романическому принципу сюжетного оформления, апеллируя к «драме самоидентификации, которая символизируется возвышением героя над миром повседневной жизни»43. На раннем этапе творчества Батюшкову еще казалось, что подобное самопреодоление реально, и поэтому он энергично осваивал и присваивал литературу прошлого, не стесняясь при этом трансформировать ее по своему разумению. Но в дальнейшем, в более зрелом возрасте, груз прошлого начинает угнетать его. Его «я» с большим трудом вычленяется из чужих голосов, его переводческая практика становится менее свободной и его теория перевода возвращается к буквалистской теории Батте. В итоге в своих отношениях с прошлым Батюшков уже не приобщается к возвышенному, но, наоборот, ощущает некую подавленность. Однако это — тема уже другой статьи.

Примечания

Приношу чувствительную благодарность Ольге Макаровой, которая терпеливо отредактировала эту статью.

1 Вацуро В.Э. Лирика пушкинской поры. СПб., 1994. С. 156–158.

2 Пильщиков И. А. Батюшков и литература Италии: Филологические разыскания. М., 2003. С. 65.

3 Цитаты из Батюшкова приводятся по следующему изданию: Батюшков К.Н. Соч.: В 2 т. М., 1989. В скобках в тексте первая цифра указывает номер тома, последующие — страницы.

4 Chateaubriand F.-R. de. (Euvres romanes-ques et voyages. Paris, 1969. Vol. 1. P. 122. Перевод: «Иногда высокая колонна возвышалась одиноко в пустыне, как великая мысль время от времени поднимается в душе, опустошенной временем и несчастьями».

5 Ibid. Р. 126. О том, что Батюшков интересовался «Рене», см.: Майков Л.Н. Батюшков, его жизнь и сочинения. М., 2001. С. 216–217.

6 Зорин А.Л. «Ах, дайте мне коня!», или Батюшков-1987: Послеюбилейные заметки // Литературное обозрение. 1987. № 12. С. 30.

7 Проскурин О.А. Батюшков и поэтическая школа Жуковского // Новые безделки: Сборник статей к 60-летию В.Э. Вацуро. М., 1995. С. 105.

8 О топике руин у Батюшкова см.: Schon-le A. Architecture of Oblivion: Ruins and Historical Consciousness in Modern Russia DeKalb, 2011. P. 77–83.

9 He все исследователи датируют начало кризиса одинаково. По Н.В. Фридману, он связан с началом войны 1812 г.

(см.: Фридман Н.В. Поэзия Батюшкова. М., 1971. С. 152). Ирина Семенко говорит о трансформации мировоззрения поэта в 1812–1814 гг. (см.: Семенко И.Г. Батюшков и его «Опыты» // Батюшков К.Н. Опыты в стихах и прозе. М., 1977. С. 435). С точки зрения В.А. Кошелева, кризис наступает лишь после возвращения Батюшкова из военного похода в 1814 г. (см.: Кошелев В. Константин Батюшков: Странствия и страсти. М., 1987. С. 185). Проскурин пишет о полной трансформации, наступившей в 1814–1815 гг. и приведшей к перестройке жанровой системы поэта (см.: Проскурин О.А. Указ. соч. С. 92).

10 Фридман Н.В. Указ соч. С. 184.

11 К концу своей творческой жизни Батюшков ретроспективно повторил эту философию в следующем переводе из греческой антологии: «С отвагой на челе и пламенем в крови / Я плыл, но с бурей вдруг предстала смерть ужасна! / О юный плаватель, сколь жизнь твоя прекрасна! / Вверяйся челноку! плыви!» (2,414).

См. об этом: Фридлендер Г.М. Батюшков и античность // Русская литература. 1988. № 1. С. 49.

12 В известном 230-м фрагменте Паскаль пишет о «Pextreme petitesse de la nature» (крайней малости природы) и о «Pinfinite en petitesse» (бесконечности в малости): Pascal В. Pensees, opuscules et lettres / Ed. Philippe Sellier. Paris, 2010. P. 262, 264.

13 Ibid. P. 266. Перевод: «Мы горим желанием обрести твердую почву и последнюю, незыблемую основу, чтобы на ней построить устремленную в бесконечность башню, но наш фундамент дает трещины, и земля разверзается бездной».

14 Об инсценировке бренности у Паскаля см.: Lanini К. Dire la vanite a Page classique. Paradoxes d’un discours. P., 2006. P. 85–108.

15 Descartes R. Meditations // Descartes R. (Euvres et lettres. Paris, 1953. P.