Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

вы, когда приедете в Баку, предъявите накладные, заплатите за перевозку и прикажете выгрузить ваши пробки и продавайте их. Как только получите за них деньги, сейчас же переведите их на мое имя в Батум…

– Сколько же мне нужно всего заплатить здесь и в Баку?

– Я еще не справлялся, сколько будет стоить перевозка трехсот тысяч пробок. Я думаю, что пустяки. Но здесь придется вам немного больше, конечно, заплатить. Правда, это понадобится всего на какие-нибудь несколько дней или, самое большее, на неделю. А как только продадите пробки, получите деньги и вышлите их мне. Я на них сейчас же куплю валюту или обменяю на более выгодные деньги… И вы получите вместо ваших семидесяти девяти тысяч…

– Да, да, понимаю. Но мои деньги находятся в Баку, а здесь у меня нет столько…

Глава 2

Городское санитарное управление объявило, что ввиду появившихся в городе заболеваний чумы все население обязано явиться в свои участки для прививки. Пошла и я. По дороге встретила генерала Левандовского. Он сказал мне, что ходит в участок вторую неделю, но никак не может добиться получения свидетельства.

– Таких тупоголовых я никогда еще не видел! Простое удостоверение личности не могу получить. Мне нужно его подать во французское консульство для получения виз для семьи и для меня. Чиновник начинает писать! Пишет, пишет… Протянет мне написанное… О, ужас!.. Ни один человек не поймет, что там написано!.. «Я хочу удостоверение о моей личности!» – снова говорю я чиновнику. Он опять начинает писание, пишет, пишет. И все такую же неразбериху… «Да вы не то пишете», – говорю я ему, заглядывая в лист, который он пишет. «Так шито ви просите… Скажыте русским языком!» – оборачиваясь ко мне, говорит несчастный «чиновник»! И я в сотый раз повторяю ему, что я хочу удостоверение моей личности. И он опять начинает писать. Через полчаса «работы» он спрашивает меня: «Шито ви просите?..» Ну, я уж извелся вдребезги. Взял и сам написал и дал ему подписать удостоверение моей личности и приложить печать. Он обрадовался страшно: «Так ви бы сразу и сказали, шито ви хотите!» Это так просто… Поставил печать, не читая моего свидетельства. И вот теперь я иду во французское консульство за визами, а семью послал на прививки. Мне самому привили столько разной дряни, что я и счет потерял. Уезжаю с первым же пароходом, пока грузинское «око» не остановилось на мне. Теперь спасать меня некому. Все иностранцы уезжают из Батума. А вы что думаете делать, Тина Дмитриевна?

– Поеду домой в Баку, как только нельзя будет жить здесь…

– Ну, что же! Это, может быть, самое лучшее. Вы не военный человек, дама, вам ничего…

Около участка, где делают прививки, стоят толпы, ожидая своей очереди. Я увидела старуху Григорьеву.

– Вы тоже делали чумную прививку? – спросила я ее.

– Сделала! Но для чего, и сама не знаю. Идемте ко мне, ведь тут за углом недалеко мой дом. Я хоть вам расскажу о своем горе. А то я все одна… Молчу да плачу…

Когда мы пришли к ней, она сказала:

– Идемте на кухню. Это теперь у меня единственное место в доме.

Мы пришли на кухню, где по-прежнему стояла лоханка с намоченным бельем. Она пригласила меня сесть и сама плюхнулась на сломанный стул.

– Одно несчастье следует за другим! – сказала она. Старуха выглядела еще хуже с тех пор, как я ее видела… Лицо ее совсем посерело! Глаза опухли, нос красный! Седые волосы. – Ни одного письма нет ни от старика, ни от сыновей… Все, должно быть, погибли там… Я теперь жалею, что не поехала со стариком! Лучше бы там помереть с ними, чем терпеть позор моей дочери! За что все обрушилось на меня?! Бывало, она спит, так мы с мужем на цыпочках ходим, чтобы не разбудить Ниночку! А теперь в полночь приходят эти голодные грузины, хлопают дверьми, кричат: «Нинка!.. Нинка!..» Нет! Я не могу больше переносить все это! Я повешусь вот здесь в кухне…

– Где же ее муж?

– В том-то и беда, что Коля уехал в Екатеринодар. Какой-то богатый человек послал его туда, чтобы найти и привезти закопанные драгоценности. Обещал за это отдать Коле половину клада! Но прошло уже шесть месяцев, а его все нет… Нина говорит: «Раз муж пропал, то я могу себя считать свободной! Что хочу, то и делаю». Теперь полон дом всякого хлама… Приходят голодные. Пьют, едят, орут. На меня смотрят как на прислугу. Такие хамы!.. А еще кавказцы считаются гостеприимными людьми… Возьму ружье да всех и перестреляю… Господи! За что все это обрушилось на мою голову?! Всю жизнь работала… Копила, берегла все для детей. И все полетело прахом… Ни детей, ни семьи… Теперь последний кусок хлеба скармливаю дочери… – Она диким взглядом обвела кухню. Потом встала и начала ходить взад и вперед, задевая за все, что попадалось ей под ноги.

– Не могу! Не могу больше выносить этой жизни!..

Я успокоила ее, сколько могла, и ушла. Было уже после двенадцати, но Нина все еще спала… И мать, проходя мимо ее комнаты, по привычке ступала на носки, чтобы не разбудить Ниночку…

* * *

Вот и опять весна! И, как всегда, вечно молодая и радостная… Я пошла на бульвар. Там так же, как и в прошлом году, цвели магнолии и розы. Я увидела знакомую даму. Она шла с незнакомой мне девочкой лет двенадцати.

– Откуда у вас эта девочка? – спросила я ее.

– О, это Маруся!.. Она живет в нашем дворе. Ее недавно привезли из Одессы. Она обожает море! Когда я пошла, она попросила меня взять ее с собой.

Мы пришли на пляж и сели. Маруся подошла к самой воде и стала бросать камешки.

– Если бы вы только знали, какая это несчастная девочка!.. Она круглая сирота… Никогда не перестает искать свою мать… Ее всегда тянет к морю. Как только увидит пароход, заберется на него, и ее везут. Ей все равно, куда ехать. Только ехать… Она забралась на пароход, который шел в Батум, и ее привезли сюда. Хорошо еще, что ее заметил хороший человек. Он механик на пароходе. Он отвел ее домой к жене. Потом расспросили ее про ее мать, и вот что она рассказала им:

«Мы жили с мамой, я и мой маленький брат… Ему было два года…Папа наш был в белой армии, и мы его долго не видели. Потом пришли в Одессу большевики…