Иеромонарх революции Феликс Дзержинский - Алексей Александрович Бархатов

журча, несла свои быстрые воды к Неману. Зачерпнул ладонью воду. Умылся. И сейчас она по-особому бодряще прохладна.

Выписка из метрической книги римско-католического приходского костела о рождении 30 августа 1877 г. Феликса Дзержинского.

22 апреля 1910 г. [РГАСПИ]

Большую часть летнего дня они проводили именно здесь. Купались, ловили рыбу. Феликс любил и хорошо умел плавать. Уса, казалось бы, не широка и не очень глубока, однако в ней бьёт много холодных, до оцепенения холодных, ключей. Иногда и до беды было недалеко. Но тогда остальные братья дружно бросались на помощь и сообща вытаскивали потерпевшего на берег. Они всегда были вместе. Всегда помнили друг о друге.

Особая страсть Феликса – охота за раками. Сейчас край почти обезлюдел, и их, наверное, расплодилось вдоволь. А тогда надо было понырять, прежде чем гордо обеспечишь явление на семейном столе блюда с горкой красных вареных деликатесов. Радовался он в первую очередь тому, что доставил удовольствие маме, очень любившей раков. А какими вкусными были пироги с черникой, собранной ими в лесу! А печеная на костре картошка!

Но раки и рыба – это одно. А настоящую охоту, которой увлекался Стась, Феликс не любил. Стрелять в живое – вовсе не его стихия. Вот ловля белок и затем их выращивание представлялось ему куда большим удовольствием. Только в кайгородской ссылке он почти приобщился к охоте. Там это давало пропитание. Но и то до случая, который уже не забудет никогда. Их лодка подплыла к небольшому островку, заросшему камышом, из зарослей поднялись и пролетели над головами охотников два больших лебедя. Феликс выстрелил, и один лебедь упал на островок. Это была самка, а самец улетел. Однако через минуту он вернулся и начал кружиться над местом, где лежала самка. Феликс снова выстрелил, но промахнулся. Тогда лебедь поднялся ввысь, сделал несколько кругов и в отчаянии камнем бросился вниз в озеро, разбившись насмерть. Он был поражен и восхищен такой непостижимой лебединой верностью. Расскажи ему кто – не поверил бы!

И ещё с раннего детства Феликс любил ездить верхом – чувствуешь себя выше, старше, свободнее. Но поскольку мама не позволяла малышам этого делать, приходилось хитрить – просто ловить на лугу неоседланных лошадей и на них мчаться вскачь подальше от взоров взрослых. Такое ощущение свободы, помнится, доставляло им огромное удовольствие, хотя шестилетний Феликс при этом нередко оказывался и на земле.

Похожим развлечением было ещё хождение на высоких ходулях. Это тоже требовало смелости и ловкости, так как целью нередко являлось, например, преодоление такого препятствия, как стоящая на пути корова. Не забыл Феликс и того, как однажды залез на крышу и, чтобы поскорее вернуться, решил просто-напросто воспользоваться водосточной трубой. А она-то была с острыми закраинами – разорвал в кровь ноги и руки, но, преодолевая боль, все же героически достиг земли. Не посрамил своего статуса мальчишеского вожака.

Часто за эти годы он, мысленно обращаясь к Дзержинову, вновь и вновь ощущал радость тогдашних детских настроений… Взрослые люди редко могут заглянуть себе в глаза до самого дна. Не дают появившиеся там осадки жизни – фальшь человека, даже самого правдивого. А вот ребенок может. Он чистый и всецело отдающийся природе.

Сколько раз мечтал Феликс, названный матерью этим именем Счастья, Щасны, очутиться в этих лесах! Может быть, ему и придавала силу вот эта музыка леса, музыка его детских лет, которая до сего времени играла в его душе гимном жизни.

Сейчас её сменили тягучие минорные такты скорби и ностальгии по былому. Но ненадолго. Уже назревают в глубине яростные аккорды возмущения, мобилизации для неизбежной, справедливой и праведной борьбы со злом. Это давно выбранная им стезя.

Здесь, в Дзержинове, мысли его не только отматывали годы назад, но и постоянно упирались в сегодняшнее, в мучительную практику борьбы за свободу. Вызволение из оков, увы, высвобождает в людях не только заложенное в них добро, но и припрятанное, до сего времени загнанное на задворки существа зло, желание животной мести за прежние унижения и лишения. Это почти физический закон: стремление к свету порождает ответную реакцию тьмы. Сила действия равна силе противодействия. И это снова борьба! Мало декларировать свободу, мало установить хрупкую справедливость – надо уметь надежно защитить их.

Он несколько раз задумчиво поблуждал по дому. Первую от входа большую проходную комнату у них принято было называть гостиной. Из нее несколько дверей – в столовую, в спальню родителей, в комнату для малышей. Старшие дети жили в мансарде. Раньше ступени лестницы так не скрипели… Одиночество сделало их явно разговорчивее. Впрочем, не только они постарели. При синхронном течении возраста лестницы и человека надо учитывать, что вес Феликса тоже изменился.

На прежнем месте обнаружил он многие памятные вещи – их кровати и письменные столы наверху, покрытый слоем пыли глобус… Вот сейчас на нем почти неразличимы границы между государствами и даже материками. «Глобус победившей всемирной революции» – откуда-то из подсознания пришел на ум этот шутливый образ.

Круглый стол и фортепьяно на тех же местах внизу. По вечерам мама собирала детвору за этим столом, и начинались задушевные беседы, интересные игры, а иногда и танцы, читали стихи, пели песни польских повстанцев, живо обсуждали и историю, и события дня.

Елена Игнатьевна старалась не делать скидки на возраст и не скрывать от них реального положения дел. Открыто говорила о том, что волновало и её саму. Рассказывала о контрибуциях и о налогах, которыми донимали поляков, каким преследованиям и казням они порой подвергались… А за окнами, будто тоже волнуясь и негодуя, шумел могучий лес. Вот тогда и закладывались в пареньке первые смутные очертания будущего жизненного пути. Уже с тех времен каждое насилие, о котором он узнавал, воспринималось как насилие над ним лично.

У Феликса была хорошая память, поэтому в четыре года он, поражая отца, уже декларировал наизусть большие отрывки из поэмы «Пан Тадеуш» Мицкевича, стихи Юлиуша Словацкого, рассказывал младшим сказки и басни.

Благодаря матери, или, как он ее любовно называл, «матусе», и вот этому старому фортепьяно богемской фабрики «В. Ф. Червеный и сыновья» с пожелтевшими клавишами из слоновой кости и подсвечниками дети знакомились с музыкой Бетховена, Шопена, Огинского… Феликс сейчас вспомнил, как в одном из писем сестре искренне и пылко написал: «Я благословляю свою жизнь и чувствую в себе и нашу мать, и все человечество. Они дали мне силы стойко переносить все страдания. Мама наша бессмертна в нас. Она дала мне душу, вложила в нее любовь, расширила мое