Пролетая над самим собой - Евгений Модестович Табачников

предвкушение удивительного путешествия в мир сказочных блюд и ощущений.

Эля Вайль, Ирина Шток, Петр Вайль. Венеция, 2003

Не раз мы с Ириной, находясь в Италии и прогуливаясь в компании Пети и Эллы по Венеции, слушали его фантастические рассказы и открывали для себя все новые тайны чуда на воде. Особенно запомнились рассказы о параллелях любителя венецианской зимы Бродского между его, Иосифа, Питером и Венецией. Об этом прекрасно написал Юрий Лепский, также слушатель П. Вайля:

«Когда мы дошли до знаменитой набережной Неисцелимых, я благодаря Пете и его жене Эле уже представлял себе природу венецианских пристрастий Бродского: винтажный интерьер и голые лампочки на витых проводах в траттории “Маскарон” напоминали ему ленинградские коммуналки; решетка и аллеи венецианского сада Жардиньи напоминали ему ленинградский Летний сад; пролив Джудекка с набережной Неисцелимых напоминал вид на Неву с Дворцовой набережной… Неслучайно он изменил название своего знаменитого венецианского эссе. Вместо первоначального “Набережная Неизлечимых” он написал “Набережная Неисцелимых”. Слово подсказал ему Вайль, и все тут же встало на свои места. “Неисцелимый” включало в себя все, что осталось там, в его Ленинграде».

К Пете тянулись яркие и интересные люди, с которыми и нас связывала многолетняя дружба: гид Галя Слуцкая и журналист-международник Алексей Букалов, кинокритики Лена и Андрей Плаховы, парижанки-сестры писательница Рада Аллой и биохимик Эдда Райко, владелица компании «Интерсинема» очаровательная Рая Фомина, давшая российскому кинозрителю возможность увидеть «кино не для всех».

Его друзья становились нашими друзьями, и наоборот. Так судьба нас свела в Германии с Евгением Гришковцом. Петя пригласил его к нам домой, сказав, что друзья будут рады. И не ошибся. Пете нравилось творчество Гришковца, и он написал предисловие к его книге, считая, однако, что театральные работы интереснее. С режиссером Ваней Вырыпаевым и актрисой Полиной Агуреевой во время успешного показа их картины «Эйфория» на Венецианском фестивале он познакомил у себя дома, в Венеции. Мы разговорились о фильме «Смерть в Венеции» и открыли для себя совершенно неожиданные детали, на которые раньше не обращали внимания.

По просьбе одного московского ресторатора он написал чудесную листовку на четырех страницах «Петр Вайль. Еда в книгах». Здесь и Пушкин, и Гоголь, Франсуа Рабле и Джонатан Свифт. Читать это на голодный желудок нет никаких сил, слюнки так и текут…

Но все же, на мой взгляд, самая главная, представительная его книга – это «Гений места». Она навсегда останется в литературе как образец легкости и информативности одновременно. Для меня Петя так и остался гением места, но не каким-то сверхчеловеком, привязанным к одному месту, будь то Венеция или родная Рига. Нет, напротив, везде, куда и где ступал Петр, там он становился гением этого самого места. И вот эта особенность, как мне кажется, и является одной из отличительных черт его творческой манеры и, что самое главное, особенностью поведения в жизни наряду с виртуозными переходами во времени и пространстве, «полетами во сне и наяву» во время повествования.

Еще, как мне кажется, он получал громадное удовольствие от чужой строчки, фразы, повторяемой им по нескольку раз с видимым наслаждением, особенно когда эта стихотворная строка написана другом. Например, отрывок из стихотворения Гандлевского:

Выйди осенью в чистое поле,

Ветром родины лоб остуди.

Жаркой розой глоток алкоголя

Разворачивается в груди.

Прямо так и видишь ЭТО… Красота…

Переписка из двух углов (городов)

В нашей многолетней переписке по электронной почте, насыщенной различными видео– и фотоматериалами, он постоянно радовался всем проявлениям жизни, замечая малейшие детали, и великолепно, с присущим только ему гротеском обыгрывал их:

Нет, Юджин, у нас всё взаимно, или, как ты любишь говорить, – паритетно. Конешное дело, я твою жизнь украшаю без устали, прих…л уж украшаючи. Но и ты не устаешь меня потрясать, как скажи какой Айвазовский. Например, в нашем двойном портрете мы с тобой такого дивного синюшного цвета, что уже и морг не принял, оттого сидим на берегу речки Теплы в ожидании мусоровоза. Что до е… черепах, везу это с собой на презентацию в Москву – все само за себя скажет. Работайте, Эжен, вы сами не понимаете, какое архиважное дело делаете, черт вы драповый.

С Петром Вайлем в ресторанчике на реке Тепла в Карловых Варах

Жена моя тебе низко кланяется за мой неслыханный колер. А черепах я ей не показывал – берегу добродетель.

ПВ

25.07.07. 16:25

Женя, умоляю – не таись под циничной личиной, не старайся казаться хуже, чем ты есть, откройся людям. Ну их на х… – недвижимость на Фрунзенской и сомнительные эстампы. Ты – прирожденный лирик, как, б…, Фет, не ниже. Пасторальное иглоукалывание в жопу – единственный знак цивилизации, достойный тебя. В общем, тебе надо работать с камерой. Подумай. Какая же Ирка счастливая!

ПВ 10.09.2007

Следующее письмо – ответ на фотографии, где я был запечатлен в шляпе, в бассейне-джакузи на открытом воздухе, а Ирина среди персонала с черным цветом кожи.

Ты хоть в бассейне можешь шляпу снять?! Погубит тебя чванство, Ойген!

Ирка – блеск. Жена крестного отца на отдыхе.

Вы в белых халатах – моя мечта о будущем в ментальном санатории в горах: лежу в халате под пледом, слюнка стекает из уголка рта, блондинистая медсестра подносит чашку с бульоном, а я, не поворачиваясь (потому что не очень-то могу), чисто автоматически поглаживаю ее по жопе.

А кто это за кулинарными делами слева – такая аппетитненькая черненькая? Родственница? Уж и не спрашиваю – чья голова у воды. Бог вам судья.

Всех благ – ПВ 31.01.2008

Петр Вайль на рынке у моста Риальто. Венеция. «Вдыхая розы (рыбы) аромат…»

Петя ценил дружбу и умел дружить…

Частью Петиного душевного организма было, мне кажется, устройство, помогавшее вымерять значение вещей. Он внимательно следил за собственными координатами в мире, умея точно определить цену своей и чужой литературной или журналистской работы, спокойно принимая комплименты, тонко ощущал границы собственной популярности, а также весьма относительную ценность общественного признания этой популярности.

Будучи удивительно добрым человеком, о котором и при жизни вряд ли кто-нибудь мог сказать дурное слово, он мог в любую минуту дать принципиальную оценку человеку или событию. Всегда при этом сохраняя естественность во всех своих действиях и поступках.

Спасибо тебе,