Дочь Муссолини. Самая опасная женщина в Европе - Кэролайн Мурхед

черную рубашку, хотя и сохранил верность гетрам, двуцветным башмакам, беретам, галифе и свитерам с поясом. Выглядел он, по словам одного наблюдателя, как англичанин рабочего класса. Он по-прежнему был близок с Сарфатти, считавшейся теперь главным воплощением italianità, сути и духа Италии, и все так же полагался на ее мнение в вопросах культуры. Эдвидже говорила, что Муссолини любил Сарфатти так, как не любил ни одну другую женщину, и что Ракеле при всей оторванности от жизни инстинктивно отдавала себе отчет, что Сарфатти для нее опаснее остальных любовниц Муссолини и, соответственно, ненавидела ее больше всех. Сарфатти, в свою очередь, считала Ракеле – так она говорила одной из своих подруг – «невежественной, неотесанной крестьянкой».

К тому времени в свет уже вышли несколько написанных в духе жития святых биографий Муссолини, но Сарфатти написала и свой собственный панегирик. Она описывала его как человека исключительной силы, мощи и харизмы, воплощающего в одном лице современность и величие Древнего Рима – вдумчивого, решительного, реалистичного, вечно молодого и полного энергии, «плебея-аристократа», трезво оценившего своих соотечественников и взявшего на себя судьбоносное решение ими руководить. Амбиции дуче, писала она, «поддерживают и поглощают его». Предпочтя не заметить таящуюся за ее славословием некоторую фальшь, Муссолини был от книги в восторге. Опубликованная в 1925 году под названием «Дуче» книга пользовалась огромным успехом, быстро была переведена на восемнадцать языков, и продажи ее в общей сложности превысили миллион экземпляров. Именно она во многом способствовала культивированию легенды о Муссолини.

Живя в одиночестве в Риме под присмотром свирепой Чезаре, Муссолини становился все более неразборчив в выборе любовниц. На смену танцовщице Корнелии Танзи, о которой он впоследствии отзывался как о «воплощении холода и фригидности», пришла талантливая пианистка с непокорными локонами Магда Бранд. Она подпитывала его любовь к музыке, но жаловалась, что ест он, как свинья. Потом была знойная сицилианская принцесса Джулия Аллиата ди Монреале. Как говорил его слуга Кинто Наварра, Муссолини нужно было по женщине в день, выбирал он их из потока ежедневно приходящих на его имя писем, и в обязанности его окружения входило обеспечить, чтобы они не предъявляли никаких требований и претензий и не выводили его из состояния душевного равновесия. Разговаривая с женщинами по телефону, Муссолини, по словам Наварро, использовал особый голос: «мягкий, слабый, нежный».

Ида Дальзер, мать его сына Бенито Альбино, вернувшаяся после войны в Тренто, приехала в Рим, в надежде получить деньги и признание, и неразумно обратилась с прошением в суд. Ее арестовали, надели смирительную рубашку и поместили в заключение на основании опасного «сверхвозбуждения». Десятилетний Бенито Альбино тогда жил у родственников, его быстро забрали, поменяли ему имя и отправили в приют для бедных. Остаток своих дней Ида провела в клинике для душевнобольных. Так же, как и Альбино, который в конце концов там и умер. В своей книге Сарфатти тактично избежала темы безжалостности и бессердечия Муссолини.

Нарисованный в книге «Дуче» образ Муссолини, приукрашенный многочисленными фотографиями – со львенком, на тракторе, за спортивными занятиями, – полюбился итальянцам. Но гораздо больше они оценили его программу общественных работ и обширные планы социального обеспечения, по большей части игнорировавшиеся предыдущими правительствами.

В открывшихся по всей стране досуговых клубах Dopolavoro (дословно «после работы»), которые пришли на смену отмершим социалистическим организациям, стали практиковаться различные игры и спорт, а детей занимали всевозможной внеклассной активностью. Широкое распространение получили дискуссии о «новом итальянце». Досуг больше не был самоцелью, он стал средством улучшения здоровья и состояния ума страны, методом превращения ее граждан из стада ленивых баранов в отважных и бесстрашных борцов, готовых жить опасной жизнью, «действовать, сражаться и, если нужно, умереть» и любить patria, как родную мать. Под лозунгом «много участников, мало зрителей» эти новые итальянцы всех возрастов должны были петь, ездить на велосипедах, заниматься гимнастикой, танцевать и перетягивать канат. Фашизм обязан был привнести в жизнь людей стиль, il stilo Fascista, фашистский стиль – яркий, неожиданный, таинственный, полный ритуалов, освященный законами и указами, подтверждающими приоритет государства над личностью. На вершине всего этого стоял сам дуче, воспеваемый в каждом гимне и в каждой песне словами, взятыми из воинственного клича древних греков и использованными Габриэле Д’Аннунцио в Фиуме: Per Benito Mussolini, eja, eja, eja alala. Муссолини рассчитывал видеть Эдду и других членов своей семьи в авангарде шествия в новую Италию.

Для предохранения поющих, прыгающих и бегающих новых итальянцев от всевозможных неприятностей Боккини, матерый и хитроумный глава полиции, сплел целую паутину из шпионов, доносчиков, агентов-провокаторов и их добровольных помощников – сам он, как паук, сидел в ее центре. Мужчины и женщины, втянутые в паутину страхом, алчностью, завистью или мстительностью, поставляли в офис Боккини нескончаемый поток информации, которая тщательно обрабатывалась, распечатывалась, формировалась в дела и, при необходимости, передавалась Муссолини. На основании этих донесений диссиденты, будущие эмигранты, люди, имевшие неосторожность публично с неодобрением говорить о Муссолини, сотнями отправлялись в колонии-поселения на островах у берегов Сицилии и в отдаленные горные деревни. Остающиеся на свободе диссиденты, число которых стремительно сокращалось, пытались сгруппироваться и оказывать сопротивление, но одного за другим их выявляли шпионы Боккини. Кое-кто из мужественных антифашистов сумел тайком перебраться за границу; другие были убиты; некоторые, как философ-марксист Антонио Грамши, отбывали в тюрьме длительные сроки заключения. После взрыва бомбы на ярмарке в Милане, где для приветствия короля собралась толпа людей и двадцать человек погибли, Боккини резко усилил репрессии. Когда Муссолини снимали на деревенском празднике танцующим в окружении крестьянок, облаченных в народные костюмы, говорили, что эти женщины были переодетыми сотрудницами полиции. Рисковать Боккини не хотел.

Несколькими годами ранее, в 1924 году, после неприятного столкновения с мафиози в Сицилии, Муссолини принял решение взяться за мафию, заявив, что никакой другой власти в стране кроме собственной не потерпит. Префекта из Ломбардии Чезаре Мори отправили в Палермо, где мафиозные кланы царствовали практически безраздельно: суды, политики, даже живущие вдали от своих угодий землевладельцы – все были у них в подчинении. Несмотря на свое прозвище Prefetto di Ferro, железный префект, Мори не сумел совладать с потоком обрушившихся на него самых запутанных проблем: шантажа, прошений, требований, обвинений и жалоб, в которых легко можно было захлебнуться. Он запустил крупномасштабную полицейскую операцию, арестовал тысячи подозреваемых и провел несколько громких судебных процессов. В его сети на самом деле попали многие мафиози, но вместе с ними и многие безвинные сицилийцы. Жесткие и непродуманные методы Мори возымели обратный эффект: они стали прекрасным поводом для мафии привлечь в свои ряды новых членов.