Сергей Снегов - Книга бытия

Нора крикнула еще звонче:

— А я хочу «Чакону»!

Тогда Полякин наклонился в ее сторону и громко сказал:

— «Чакона», барышня!

Он сыграл ее, конечно, не целиком, только фрагмент, — но аплодировали ему дольше и горячей, чем за все второе отделение. И часть этого восторга предназначалась Норе. На этом концерт закончился. Публика, шумно беседуя, освобождала зал. Варнеке обратился к Норе.

— Поздравляю вас, девушка, вы добились удивительного результата. Полякин бисировал вещью, отнюдь для того не предназначенной. — Он повернулся ко мне. — Между прочим, в Одессу скоро приезжает другой отличный скрипач — Михаил Эрденко.

— Непременно придем! — быстро ответила Нора.

Мы возвращались почти не разговаривая, — она все не могла освободиться от музыки, а я не хотел ей мешать. Только у самого дома она вдруг спросила:

— Вы не сердитесь, что я за вас согласилась слушать этого нового скрипача… как его?

— Эрденко. Не только не сержусь — я даже обрадовался. Что будем делать до его приезда?

— А что вы предложите?

— Предлагаю пойти в украинский драматический театр. Там объявлено «Укрощение строптивой» Шекспира. Петруччио играет Шуйский, а Катарину, если не ошибаюсь, прекрасная Наталия Ужвий. Спектакль должен стать сенсацией, потому что Шуйскому год или два запрещали играть — как украинскому националисту. Сейчас его простили — и он появится на сцене после долгого перерыва. Не знаю только, удастся ли достать билеты.

Достать билеты удалось. Зал был полон, в каждом ряду стояли приставные стулья, у стен теснились допущенные «безбилетники». Среди них были и строгие стражи порядка в неприметных костюмах — видимо, опасались националистских скандалов по случаю реабилитации Шумского. Но общественных дебошей уже никто не устраивал, время открытых (да и тайных) выступлений давно закончилось.

Зато театр порадовал сценической отсебятиной, очень сдобрившей текст Шекспира. Когда занавес поднялся, из-за кулис показался загримированный Шуйский и неторопливо прошелся по сцене, громко похлестывая себя плеткой по голенищам. Он ничего не говорил: появления Петруччио до пролога драматург не предусматривал и слов ему не дал, а словесной отсебятины Шумский себе не позволил. Он был хорошим актером — а может, побаивался нового наказания (оно могло оказаться похуже первого). Но хлесткая плетка говорила за него — и зал восторженно хохотал и бил в ладоши, пока Петруччио не прошествовал из левой кулисы в правую.

Нора была в восторге и от Шумского, и от Ужвий, а всего больше — от самого Шекспира. А я радовался, что доставил ей эту радость.

— Что теперь? — спросила Нора, когда мы прощались у ее дома.

— Теперь — три музея живописи. Буду знакомить вас с прекрасными полотнами великих мастеров. Я ведь ваш учитель. Надеюсь, не забыли, что я на шесть лет старше?

— Кажется, забываю, — засмеялась она. — Но это ничего не значит. Я готова быть вашей ученицей.

Мы начали не хронологически, не с картин прошлого века в Нарышкинском дворце, не с западных художников на Пушкинской, а с моего любимого нового русского музея — в основном «Мира искусства». Не могу сказать, что Нору покорили импрессионисты — но они разбудили в ней любопытство.

Как ни странно, большинство моих подруг не любили живописи. Фиру мне лишь раз или два удалось затянуть в картинные галереи — и то в Москве и Ленинграде (там просто необходимо было однажды посетить Эрмитаж, Русский музей и Третьяковку — без этого было невозможно считаться культурным человеком).

Нора хотя бы не отказывалась от музеев и всегда внимательно слушала мои комментарии — я был ей за это благодарен.

Во второй половине лета началась компания командировок на село — на помощь в уборке урожая. Я получил месячное направление в уже знакомые мне херсонские и каховские степи. Перед отъездом Нора заявила, что должна отблагодарить меня за многочисленные приглашения на концерты, в театры и музеи. В одном из клубов облоно устраивается вечер танцев — она хотела бы пойти со мной.

— Но я не танцую, — сказал я с сожалением. — Как-то не сумел выучиться.

Нора (как, впрочем, и все остальные) сочла мое неумение танцевать непростительной виной — и тут же ее простила. Я пойду с ней, чтобы она не была одна. Я смогу развлечься. Будет много интересных женщин. Обещали прийти и ученики музыкальной школы, и хор народной песни — мне понравится.

Я не был уверен, что мне понравится народное пение, и я сказал:

— Почему вы не пойдете с вашим Вовой, Нора? Он, наверное, умеет танцевать?

— Он отлично танцует! Ходить на танцы с ним — это удовольствие. Но он нанялся на пароход и отправился в море. Приходится ограничиваться вами.

— Ладно, ограничивайтесь мной, — сдался я. — Но Вову я вам не заменю — учтите на будущее. Я не умею прыгать выше головы.

Не помню, каким был этот вечер. Наверное, интересным — шуму и толкотни было много. Гораздо больше, чем я способен спокойно снести. Нора мелькала в толпе. Звучала мазурка — и все взбрыкивали ногами, ее противоестественно сменял фокстрот — и все попеременно дергались и крались.

Видимо, Нора, хорошо танцевала — в перерывах около нее скапливалась парни, они выпрашивали следующий танец.

Я отвернулся от зала и присел у буфета с бутылкой пива. Ко мне подошла раскрасневшаяся, радостная Тося.

— Как жалко, что вы не танцуете, Сергей Александрович! Мне Нора говорила, что вы полный инвалид по этой части. Неужели вас не огорчает ваше неумение?

— Ни в малейшей степени. Я даже не смотрю на зал. Танцующие меня совершенно не занимают, Тося.

— Кроме одной женщины. Кстати, самой красивой. Надеюсь, вы согласны, что Нора — красавица? Я еще не видела ее такой прекрасной, как сегодня.

— В самом деле? Надо будет присмотреться.

Тося засмеялась. Она делала это очень заразительно. На ее смех, даже не зная его причины, хотелось немедленно откликнуться — хотя бы улыбкой.

— Вы лукавите, Сергей Александрович! Вы же не отрываете от Норы глаз.

— Побойтесь бога, Тося. Я сижу к залу спиной.

— Неужели вы не замечаете, что непрерывно поворачиваетесь, чтобы увидеть ее в толпе? Вы смотрите только на нее, других вы просто не замечаете.

— Вот как? Что же это, по-вашему, означает?

Тося стала очень серьезной.

— Вы влюблены, Сергей Александрович. Я уже давно об этом догадываюсь. И вы ей кружите голову, вот что вы делаете. А ведь вы женаты!

19

Мы условились, что Нора напишет мне до востребования в Херсон, если случится что-нибудь важное.