Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

решето из дранок. Такая же дверь, в которой в вырезанную дыру было вставлено стекло. Окна совсем нет. Пол земляной, и теперь на нем стояла жидкая грязь. Со стен текла вода… Обе женщины, мать и дочь, лежали вместе на нарах, прикрытые рваным пальто… На стене висели какие-то черные платья, мокрые от дождевой воды, стекавшей на них. На полу стояла кастрюля с водой и около нее чайная чашка. Я сразу увидела, что никакая помощь здесь не может быть оказана. Обеих женщин просто надо было немедленно отправить в больницу… Я накрыла их принесенным мною одеялом и спросила, хотят ли они, чтобы их отвезли в больницу? Дочь подняла голову и попросила пить. А мать ничего не ответила. Она была в бессознательном состоянии…

– Дайте воды, – сказала молодая женщина. Я зачерпнула из кастрюли, стоявшей на полу, и дала пить. Она стала кашлять и, приоткрыв глаза, сказала: – Послушайте, я не знаю, кто вы! У нас нет никого здесь… Если я умру, у мамы больше никого не будет. Она останется одна. Мы бежали из Екатеринодара. Моего мужа убили… Отец был убит еще на Западном фронте. Он был военный инженер. – Она опять легла, закрыла глаза и замолчала…

Я пошла в городскую больницу. Нашла заведующего, но долго не могла от него добиться, чтобы поехали за этими больными женщинами и взяли бы их. На мое заявление, что женщины могут умереть без медицинской помощи, заведующий больницей сказал:

– А у нас, вы думаете, им будет лучше?.. У нас нет ни лекарств, ни провизии… Помещение нечем топить. Белье нечем стирать, нет мыла, нет горячей воды… В палатах такая сырость и холод, как и у них, я думаю… Мы бы давно должны закрыть больницу… Иностранное командование, пока было здесь, отпускало средства для поддержания больницы. Теперь они уходят, и нам неоткуда больше получить ни копейки!..

– Но здесь хоть есть люди! А там они одни лежат!..

– Хорошо. Я скажу главному врачу. Дайте их адрес, мы пошлем за ними.

– А не могли бы вы послать сейчас? Я бы сама показала место, где они лежат. А то ваши люди не найдут их. Это где-то в переулке. А домишко стоит в глубине двора.

– Я сейчас не могу! Лошадей нет. Повезли хоронить. Когда вернутся, я пошлю…

Объяснив, где находится дом и улица, я ушла. Вечером позвала хозяйку, и мы пошли узнать, взяли ли больных женщин. Пришли во двор, увидали свет в доме и пошли туда. На стук вышла женщина и на наш вопрос, увезли ли больных, сказала, что увезли.

– А вы что, родственники будете им? – спросила она. – Мы сами бедные люди, а они нам не платили за «квартиру» несколько месяцев. Если помрут обе, так у них и имущества-то никакого нет. Нечего и взять нам за квартиру, – ворчливо добавила она.

На другой день я пошла в больницу и узнала, что дочь ночью умерла, а у матери «испанка» перешла в воспаление легких, и она находится в очень тяжелом состоянии…

– Слышали новость? – входя в комнату, сказал Савельев. – Иностранное командование передает город грузинскому правительству, а сами уезжают!.. Придется и нам уезжать отсюда. С грузинами долго не проживешь!.. Да все равно пришлось бы и без этого уезжать с Кавказа… Ходят слухи, что у Деникина дела очень плохи. На днях приехал оттуда генерал Т. и рассказал такие жуткие истории, что лучше заблаговременно уехать за границу.

– Я поеду обратно в Баку! Все что угодно, но оставаться жить под властью грузин невозможно…

С приходом грузинской власти в городе все сразу страшно вздорожало. Да и почти ничего достать нельзя. Хлеб поднялся в цене до пятисот рублей за фунт. Мясо и масло совсем исчезли. В консульствах образовались очереди за получением виз. Около участков толпы, чтобы получить свидетельство о личности и о прививках чумы, холеры, тифа брюшного, тифа сыпного и оспы. Но визы ни одно из консульств прямо в свою страну не дает. Только до Константинополя. Грустно стало на душе!.. Последнее рушится! Больше некуда бежать… Дальше уже море… Здесь люди, точно застигнутые ледоходом, сгрудились на берегу и не знали, где спасение!.. Временное благополучие кончилось. Страна, бывшая Родиной многих поколений, сразу стала чужой и враждебно настроенной…

Все спрашивали друг друга:

– Вы куда едете?.. – И никто не мог ответить.

– Сами еще не знаем! Хотели в Англию, да визы не дают! Пока достали в Константинополь, а оттуда легче хлопотать о дальнейшем…

Все оказались ненужными там, где родились и где до того вся жизнь их была работой на Родину…

Пошла в церковь. Сегодня воскресенье. Я так давно не была в церкви. Может быть, найду там душевное спокойствие… В соборе было полно молящихся. Я стала около самых дверей. Не хотелось нарушать тишину, благолепие и торжественность службы. Большой соборный хор пел очень хорошо. Когда открылись Царские врата и священник вынес Чашу со Святыми Дарами, я в нем узнала отца Павла Смирнова!.. Я стала на колени и благодарила Господа, что его выпустили из тюрьмы. После окончания обедни я стала ждать, когда выйдет отец Павел из алтаря. Все ушли из церкви, а я вышла на паперть и долго стояла. Какие-то старушки тихо разговаривали. Но и они ушли. А отца Павла все нет. Может быть, он вышел через другую дверь? Я пошла обратно в собор и сразу увидела отца Павла, выходящего из боковых дверей алтаря. Он шел очень медленно, опустив голову и прихрамывая на короткую ногу. Боже мой, как он поседел!.. Это все сделала тюрьма… Я позвала его:

– Отец Павел! – Он остановился, посмотрел и, заметив меня, быстро зашагал ко мне.

– Тина Дмитриевна! Как вы очутились здесь? Здравствуйте. Вот и опять встретились… Господи боже ты мой! Я именно вас и хочу видеть. – Его черные глаза засветились по-прежнему, но скоро опять потухли. Он как-то весь поник и сгорбился… Борода и длинные волосы совсем седые, лицо худое, желтое.

– Отец Павел! Вы давно в Батуме?

– Нет. Недели три будет.

– А дома у вас все благополучно?

– Нет, Тина Дмитриевна. Неблагополучно… – Он замолчал. Мы вышли на паперть, спустились и тихо пошли по бульвару.

– Сядемте вот тут на скамейку, если вы никуда не спешите. А вы надолго приехали сюда? Или только подышать воздухом Черного моря? У вас ведь свое есть море! Но оно все пропахло мазутом, поди?..

– Не знаю, отец Павел! Может быть, надолго. Мне очень нравится здесь жить. А вы, отец Павел, с семьей здесь или