Ант Скаландис - Братья Стругацкие

АБС и раньше были против монополии на издание фантастики и всюду, где могли, говорили об этом. Теперь же они окончательно понимают, что необходимо создать независимое, частное, свободное от цензуры издательство. А ещё — это чуть раньше тоже прозвучало открытым текстом — нужен свой толстый журнал. Вот так: всё, о чём раньше и подумать было страшно (крамола!), теперь представляется почти реальным.

В августе и сентябре была «Хромая судьба» в «Неве». Примерно тогда же в Москву приезжает из Риги Владимир Михайлов и предлагает опубликовать в своём журнале «Даугава» «Гадких лебедей». Вот это да! Правда, Владимир Дмитриевич предлагает на всякий случай дать повесть под замаскированным названием «Время дождя». Чтобы не дразнить гусей (дразнить гусей лебедями — хм, это сильно!), АБС, конечно, соглашаются. Повесть начнет печататься прямо с первого номера и заканчивается в июльском. А настоящей первой ласточкой перестройки становится публикация отрывка из «Лебедей» под названием «Прекрасный утёнок» в «Изобретателе и рационализаторе» № 9 за 1986-й с предисловием Всеволода Юревича.

Процесс пошёл, как любил говаривать тогда Михаил Сергеевич Горбачёв.

Но, конечно, главным событием года 1986-го стал Чернобыль, 26 апреля. Другие катастрофы — даже затонувший 31 августа в Цемесской бухте пассажирский лайнер «Адмирал Нахимов» (больше четырехсот жертв), — рядом с этой поблекли.

8 мая БН приехал в Москву, и в основном о Чернобыле они и говорили. Были и другие темы, но все скучные, организационно-финансовые. Ну и ещё в очередной раз обсуждался «Роман в письмах» (про борьбу с «МГ»). Перестройка всё-таки, вроде теперь можно… Увлеклись настолько, что АН даже не пошёл на съезд кинематографистов, хотя уже давно являлся членом СК. А съезд-то был примечательный, пятый по счёту, вошедший в историю под печальным названием «Съезд побеждённых». Это тогда вместо смещенного Льва Кулиджанова (хорошего, кстати, режиссёра) председателем был избран Элем Климов (тоже хороший режиссёр), сменилось в одночасье всё руководство Союза, сменилась идеология, сменились подходы… Не все последствия этого слишком стремительного переворота были положительными, но тогда случившееся было неизбежным и радостным. Кинематографисты бежали немножко впереди паровоза — другие творческие союзы, да и сама команда Горбачёва ещё не успели так лихо перестроиться. Но почему бы и не начать с кино? Зря, что ли, называлось оно важнейшим из искусств? А к тому же у киношников процесс долгий, и чтобы, скажем, «Асса» Соловьёва или «Холодное лето пятьдесят третьего» Прошкина вышли в 1987-м вместе с «Покаянием» Абуладзе, снимать их надо было уже теперь.

Фантасты пока отставали. Писатели в целом — ещё сильнее. И вообще за реальной действительностью не успевал никто. Жизнь во всём её многообразии — и позитивные сдвиги и страшные беды — как обычно, опережала самые смелые фантазии.

К чернобыльской катастрофе у Стругацких будет особое отношение. Ведь многие станут говорить, что в «Пикнике» они якобы предсказали, предвидели Чернобыль. Это, конечно, неправда. «Пикник» и по сюжету, и по теме, и по сути — повесть совсем о другом. Скорее уж предсказанием Чернобыля является их ранний рассказ «Забытый эксперимент» — там действительно люди сами себе устроили жуткую Зону на Земле. Но дело в другом: среди чернобыльских ликвидаторов «Пикник на обочине» — хотели этого авторы или нет, — становится культовой книгой, и эти специалисты начинают друг друга именовать сталкерами. Вот чем АБС могли и могут по праву гордиться. Они ничего не предсказывали, они просто как всякие большие писатели точно изобразили переживания и поступки человека, поставленного в чрезвычайные обстоятельства. И ещё — особым чутьем художника они элементарно угадали некоторые мелочи, иногда чисто внешние, что, как известно, поражает особенно сильно. И эта невидимая угроза, притаившаяся где-то за вполне обычными с вида предметами, и дети-мутанты, и болезненная привязанность к Зоне, и наш отечественный бардак в системе оцепления с традиционными дырками в заборе, и санобработка, и спецтехника, и даже загадочное мочало на антеннах в Чумном квартале, описанное в первой главе «Пикника»… Ликвидаторы рассказывали, что они своими глазами видели в Припяти точно такое же «мочало» на электропроводах и на телевизионных антеннах — да-да, на антеннах тоже! Лезть наверх и трогать его руками никому и в голову не пришло, а как в итоге объяснила это явление современная наука, мне, по всяком случае, неизвестно. Я только знаю, что химические и физические процессы, идущие под саркофагом в недрах разрушенного четвёртого блока станции, современная наука по сей день внятно описать не способна.

Так вот, среди друзей АНа, причём друзей весьма близких как раз в последние годы, был один чернобыльский ликвидатор, при том не просто офицер химвойск, призванный туда на месяц-другой военкоматом (таких полно было среди моих знакомых в силу нашего общего химического образования), а серьёзный специалист, окончивший мехмат МГУ, потом работавший в разных местах и ставший ветераном подразделения особого риска — как участник испытаний ядерного оружия на Новой Земле. Зовут его Юрий Зиновьевич Соминский. К АНу еще году в 1978-м его привел Шура Мирер. А Юрий (примерно так же, как его тезка Манин) — не только математик и специалист по всяким радиационным ужасам — он ещё и большой любитель, а потому знаток литературы, живописи, вообще искусства. Среди его друзей, например, художник Михаил Шемякин и сестра Андрея Тарковского Марина. Так что он хорошо знал и Владимира Семёновича, и Андрея Арсеньевича. В общем, мир, как всегда, оказался тесен. И, несмотря на большую разницу в возрасте (восемнадцать лет) АН и Соминский, которого тот звал как-то на еврейский манер — Сомскин, — быстро нашли общий язык и часто встречались. Даже когда Юра жил ещё на Коровинском шоссе, а уж когда переехал почти в соседний дом на улице Двадцати шести Бакинских комиссаров, он просто вошёл в число самых близких друзей. В 1991-м Юрий Зиновьевич стал одним из шести человек, участвовавших в церемонии развеивания праха Аркадия Натановича.

Показателем их отношений, причём в динамике, являются два таких факта: с 79-го и, наверно, до 1981-го Соминский выпрашивал у АНа «Град обреченный», а тот держался как Зоя Космодемьянская, мол, книги такой нет вообще; а первый вариант «Хромой судьбы» был выдан Миреру с обещанием не давать никому, даже Соминскому. Почувствуйте разницу.

Литературные вкусы у них различались, АН, например, страшно любил Пикуля и всегда обижался, если кто-то поносил его. Но в то же время, когда Юра принес ему Льва Гумилёва — «Поиски вымышленного царства», АН был в восторге: «Я так много узнал нового, а ведь вроде востоковед!»