Круг Ландау - Горобец Борис Соломонович

Постановление

г. Харьков, 1936 года, июля 25 дня. Я, начальник 4 отделения СПО ХОУ НКВД ст. лейтенант госбезопасности Фрей, рассмотрев следдело по обвинению Кореца М.А.,

НАШЕЛ:

что проведенными дополнительными следственными мероприятиями по делу Кореца материалов в достаточной мере по привлечению его в качестве обвиняемого не добыто, а посему, руководствуясь статьей 97, установил:

Дело № 7771 по обвинению Кореца Моисея Абрамовича дальнейшим действием прекратить. Избранную меру пресечения в отношении обвиняемого подписку о невыезде отменить, объявив ему об этом.

В одном из пунктов нового решения суда, в частности, было записано: «…п. З. Что подсудимый Корец никогда не проводил работы по срыву оборонных заданий, что могут подтвердить бывший секретарь парткомитета Музыканский Семен Петрович и научный работник института Лифшиц Евгений Михайлович». Дело было отправлено на доследование в НКВД. Там было дано заключение, что «проведенными дополнительными следственными мероприятиями по делу Кореца материалов в достаточной мере по привлечению его в качестве обвиняемого не добыто».

Корец был досрочно освобожден в августе 1936 г. после 9 месяцев заключения. Он уехал в Воронеж, где проживала его мать. «Лейпунский уволил Давидовича с работы в УФТИ. Вместе с ним были изгнаны и его сторонники в институтской борьбе: С. Давидович, Ю. Рябинин, Стрельников и другие были вынуждены искать работу в Днепропетровском физико-техническом институте. Владимир Гей возвратился в Ленинград». В 1937 г. Давидович был арестован.

Между тем из Харьковского в Воронежское НКВД отправилось сообщение, которое перепечатываем целиком [Павленко и др., 1998].

НКВД УССР, Харьковское облуправление, 3 отдел УГБ, 5 июля 1937 года, № 813321.

Сов. секретно

3 отд. УНКВД по Воронежской области гор. Воронеж.

По имеющимся у нас данным, в г. Воронеже проживает и работает гр-н Корец Моисей Абрамович, 1908 года рождения, инженер-физик.

Корец нами разрабатывался как член контрреволюционной троцкистской вредительской организации.

В 1935 г. Корец был нами арестован, однако виновность последнего доказана полностью не была, вследствие чего Корец не был осуждён и дело о нём прекращено.

В настоящее время мы приступили к ликвидации всей контрреволюционной вредительской группы в УФТИ и материалами следствия, полученными нами, установлено, что Корец является одним из активных участников указанной контрреволюционной группы и ближайшим другом руководителя этой группы троцкиста профессора Ландау.

Корец нами намечен к аресту.

Просим срочно установить Кореца М.А., взять его до ареста в активное агентурное обслуживание и информировать нас о всех добытых там материалах.

Зам. нач. УНКВД по Харьк. обл. Гришин

Зам. нач. 3 отд. Торнуев

Ю.Ранюк заключает свою статью (постоянно здесь цитируемую) словами: «Отсюда становится понятным дальнейший ход событий — “агентурное обслуживание” Ландау и Кореца в Москве и их арест» [1995].

Однако на этом заглавная роль Кореца в предвоенной истории Ландау, к сожалению, еще не была отыграна. Произошедший скандал всеукраинского масштаба в УФТИ еще откликнется трагическим эхом при аресте Ландау и следствии в НКВД по его делу. Переезд Ландау (бегство) в 1937 г. в Москву, его арест в 1938 г. и показания, — все это жестко связано с именем Корец.

Макроскопическая картина второй половины 1930-х гг. в СССР хорошо известна: тоталитарный режим, усугубляемый личностными качествами вождя, характеризуется резким нарастанием антинародных репрессий по отношению к массам граждан, в подавляющем большинстве не виновных перед этим режимом. Просто государству нужна миллионная армия рабов для строительства сталинского социализма и коммунизма. Наряду с этим — глобальная идеология Коминтерна, подрывная революционная деятельность по всему миру, создание мощной армии, не особенно скрываемая агрессивность военной доктрины, которая провозглашала ведение войны в основном на чужой территории (слова из знаменитой песни предвоенных лет: «… и на вражьей земле мы врага разобьем малой кровью, могучим ударом»). Эта агрессивность коммунистического государства пугала и отвращала просвещенные, европейски цивилизованные круги советского общества. По-видимому, это спровоцировало сопротивление группы Ландау проведению в УФТИ физико-технических исследовательских работ в военных целях. Наверное, группа особо не задумывалась над тем, оборонительного или наступательного назначения разработки предлагались институту.

Однако нас здесь будет интересовать микроскопический анализ: иначе говоря, как действовали в указанных макроусловиях отдельные люди с их конкретными характерами (в данном случае — внутри окружения Ландау) в данном учреждении (УФТИ), в котором возникли узкоспецифические условия работы — конфликт между физиками-теоретиками и «оборонщиками». При таком рассмотрении микросистемы нужно учесть как ее начальное состояние (начало 1935 г.) так и кинетику процесса — приход новых лиц, появление новой тематики, противостояние высоких чинов в Харькове таковым в Москве. При этом важна тщательная сверка хронологии событий, т. е. анализ их последовательности во времени.

Даже при беглом взгляде на даты поступления Кореца в УФТИ и его увольнения поражает то, что общий срок его пребывания в институте составляет всего чуть более полугода! Как же мгновенно Корец «вошел в тему»! — сумел стать в центре событий, с ходу начал активно выражать свое мнение о том, по какому научному направлению следует вести институт, а по какому не следует. Не будучи при этом сколько-нибудь значимым ученым-физиком (послед нее следует из отсутствия научных работ, из характеристики, выданной УФТИ, а также, например, из ремарки «малоизвестный физик» в книге Е.Л. Фейнберга [1999, С. 282]). Для проводимой логики пока не важно даже, правильным ли было защищаемое Корецом генеральное научное направление института — чистая физика, а не прикладная (см. в письме Пятигорского о борьбе Кореца с тематикой по радиолокации, актуальность которой нашла свое скорое и прямое подтверждение с началом войны). В показаниях Кореца говорится, что он был «…против той организации руководства выполнением оборонной работы, которую организовало руководство института, в частности, директор института Давидович и, — продолжает Корец, — по-моему мнению, такая организация снижала <как> теоретический уровень института, так и качество выполнения самой оборонной работы». Пусть даже всё так, но…

Вероятно, среди читателей этой главы окажутся научные работники. Пусть попытаются себе представить, как бы они отнеслись к новому (принят всего месяц назад), совсем молодому (27 лет) сотруднику, ничего еще не успевшему сделать ни для науки или техники вообще, ни для института в частности, если бы этот сотрудник стал самым активным из выступающих за исправление организации работ в институте, продвижение одного из направлений и сдерживание другого.

(К примеру, я проработал 30 лет в режимном институте (ВИМС), который был головным в СССР по геологии урана. Представил себе, как отнеслись бы ко мне коллектив, начальство и в том числе кураторы из КГБ — которые заведомо были — если бы я, несмотря на свой стаж, степень, книги (в частности, по тому же урану), вдруг стал выступать за свертывание работ по урану, так как это, мол, отвлекает силы и средства, снижая научный уровень работ по «чистой» минералогии и кристаллографии, которые, кстати, также успешно проводились в институте. Наверняка как минимум сочли бы свихнувшимся. Сначала, наверное, в грубой форме предложили бы «заткнуться». А если бы уперся, то лишили бы допуска и уволили. Правда, под суд не попал бы — время во второй половине века было уже не такое жестокое, как в 1930-е гг.)