О Самуиле Лурье. Воспоминания и эссе - Николай Прохорович Крыщук

И Пушкина из ссылки возвратит,

Уварову и разным там Дантесам

К нам приставать строжайше запретит…

И процветут таланты и красотки

Под Яшиным уверенным крылом,

И выпьем мы – кто коньяку, кто водки

За этим неумеренным столом.

Очень славные стихи. Но все не так просто. Фактически Саня здесь предъявляет мне то, что я неоднократно ему предъявлял. А именно подмену исторической реальности собственным построением. Это называется выдавать желаемое за действительное.

Прочитав внимательно это послание и другие Санины стихи на следующий мой день рождения (Саня уже знал мое сочинение «Право на поединок», где речь шла о противостоянии Пушкина и Уварова, и развернул очень смешную картину моей победы над Уваровым), я осознал, что между нами все время шла некая подспудная полемика.

Перечитывая Санины чрезвычайно лестные тексты, относящиеся ко мне, я стал задумываться о степени их адекватности.

К книге «Герои поражения», которая вышла к моему 75-летию, Саня написал предисловие. Перечитывая его, я всегда испытываю неловкость.

«Вот уж кто не нуждается ни в чьих дифирамбах. Известен, уважаем, любим. Практически – классик. Полка написанных им книг стоит любого университетского курса. А уж с моим Ленинградским ордена Ленина ЛГУ имени Жданова и не сравнить».

Прямо скажу и честно: я про себя так не думаю. И нахожусь в затруднении. У Сани не было причин мне льстить. Не те у нас были отношения. И для него отнюдь не все, что я делал, было приемлемо. Он со своим скептическим умом на многое смотрел по-иному. И в том же предисловии об этом мягко сказал: «Правда, я подозреваю, что в книге Гордина они (декабристы. – Я. Г.) немножко умнее, чем были тогда, в 1825-м. Он склонен выводить актеров – идеологами. Вообще почти всегда недооценивает роль глупости, случайностей и страстей».

И я начинаю подозревать, что дело не совсем в литературе. Саня, конечно же, не кривил душой, когда меня неумеренно, сказал бы я, хвалил, и не просто отдавал должное нашей дружбе.

Он не раз напоминал мне – с благодарностью, что я еще в конце 1980-х, вполне при советской власти, с трибуны Дома писателей предлагал распустить КГБ. Это действительно было. Хотя потом я понял нереальность этой затеи. Ельцин, который после августа 1991 года всенародно заявил, что КГБ терпеть не может и он, комитет, нереформируем, распустить эту организацию не решился. И правильно сделал. Тогда это означало – выбросить на улицу десятки тысяч озлобленных и хорошо подготовленных людей. Мощный стратегический резерв для радикальной оппозиции… Ельцин был политик, понимавший пределы возможного.

Сане эта моя идея не всегда казалась плодотворной. И таких разногласий постепенно накапливалось все больше. О чем речь еще пойдет.

Вышеупомянутое предисловие заканчивалось пассажем, отчасти отвечавшим на заданный мной вопрос.

«Полвека назад в 31-й аудитории филфака был студенческий диспут. Яков Гордин сказал блестящую речь. Я тогда услышал его впервые. Восхитился. Текстом, интонацией, осанкой, повадкой. Он сразу показался мне таким, каким и оказался по ходу дальнейшей жизни: умным, смелым и – тогда еще было это смешное слово – принципиальным.

Так и восхищаюсь с тех пор; привык, знаете ли, за столько лет».

Чтобы понять эту, безусловно, завышенную оценку, надо знать ситуацию.

Это был 1959 год. На диспуте, насколько помню, речь шла о Дудинцеве и Евтушенко. И насколько опять-таки помню, я протестовал против советского лицемерного аскетизма, утверждая, что поэзия должна быть свободна в выражении человеческих страстей. Что-то в этом роде. И в подтверждение прочитал кусок из стихотворения Бориса Корнилова «Качка на Каспийском море»:

Нас качало в казачьих седлах

Так, что стыла по жилам кровь.

Мы любили девчонок подлых –

Нас укачивала любовь.

Водка, что ли? Еще и водка,

Спирт горячий, зеленый, злой.

Нас качало в пирушках вот как:

С боку на бок и с ног долой.

Я, бывший армеец, – на семь лет старше Сани, весьма осведомленный относительно действия водки, читал наверняка достаточно лихо. Помню, что я даже обозначил – как нас качало.

И произошел трагикомический инцидент. Сидевшая в президиуме вместе с другими преподавателями и комсомольскими работниками преподавательница нашего филологического факультета во время моего гимна водке и вообще всяческому разгулу потеряла сознание. Буквально – упала в обморок. Она была не совсем обычная дама. Через некоторое время она пригласила нас с Бродским в гости, угощала пирожными и честно старалась понять, кто же мы такие. На факультете она была, очевидно, белой вороной, и дальнейшая ее судьба была трагична…

Этот эпизод еще усилил своеобразие момента. И на юного первокурсника Саню все это произвело впечатление и, трансформировавшись в картину более героическую, чем она была в действительности, отбросило тень на все дальнейшее.

Я, не сомневаясь в Саниной искренности и добром ко мне отношении, подозреваю, что некоторая своеобразная ирония присутствовала в тех высоких оценках, которыми он меня удостаивал.

У меня эта вовсе не обидная мысль появилась, когда я прочитал одну из рецензий Гедройца – несправедливую, на мой взгляд, рецензию на книгу Н. Г. Медведевой из Ижевска – о Бродском. И там есть такой пассаж: «Но с какими цитатами! Из “Систематической теологии” Тиллиха. Из Аристотеля. Из Ф. Шлегеля. Из С. Лема. Из Леви-Стросса. Из Сартра. Из Гордина, Флоренского, Бердяева и Фуко!»

В недурной я оказался компании, однако. Прикажете воспринимать это всерьез? И у Сани, и у меня было достаточно чувства юмора, чтобы верно оценить эту шутку…

Прошу читателей иметь в виду, что все написанное выше – не обо мне. Это все о Сане. А ваш покорный слуга – повод.

Так вот – о политике.

Где-то в середине 1990-х Саня стал едко, саркастически высказываться о Ельцине. Возможно, в «Невском времени». Точно не помню. Я в том же печатном органе посоветовал ему подумать, стоит ли рубить сук, на котором мы все сидим. Я не буду сейчас углубляться в анализ тогдашней политической ситуации, скажу только, что как тогда, так и сейчас уверен, что политический дилетантизм наших демократических радикалов, требовавших – в блоке с коммунистами – отставки Ельцина, в конце концов заставил его искать опору в «третьей силе».

Саня печатно же ответил, что хотя и не понимает мою позицию, но, не подозревая меня в сервилизме, готов отказаться от критики президента. Что-то в этом роде.

Мы не сходились с Саней и по «чеченскому вопросу». Я считал и считаю, что война, спровоцированная дудаевской группировкой, не была войной за свободу и независимость. Это была война за бесконтрольность